Дорогой мужества - Д. Хренков

Трудно описать удивление советского летчика, когда узнал он, что подобрал его у дороги староста. Сорок один день прожил у него Баранов, и ни одна душа о том не знала! Выздоровев, летчик перебрался в партизанский лагерь…　

Однажды к Горшкову зашел молодой крутоплечий парень с озорными глазами — партизан из отряда Н. А. Рачкова.　

— Николай Александрович прежде всего просил передать вам, дядя Миша, благодарность за вашу разведку под Хиловом. Слыхали небось, как наши побили там немца? А еще — кладовые с продовольствием сильно похудели в отряде. Велел спросить, какой срок вам нужен?　

— Сутки.　

Парень поставил чашку с чаем на стол.　

— Где ж возьмете?　

— Найдем, сынок. У меня еще часть колхозного зерна припрятана — триста пудов.　

— А как же налог?　

Михаил Васильевич поднялся из-за стола, проковылял в другой конец горницы и из-за рамочки с семейными фотографиями достал пачку бумажек.　

— Вот квитанции. Могу хоть самому Гитлеру под нос сунуть… Еще скажи Рачкову: мясца подкину…　

Но были и другие ночные визиты — неожиданные и тревожные.　

Однажды Михаила Васильевича разбудил дробный стук в окошко.　

— Открой, дядя Миша.　

— Кому дядя, а тебе…　

— Москва.　

— С этого бы и начинал.　

Горшков задернул занавеску и пошел отворять. В горницу, окутанные клубами морозного пара, шагнули двое. По их посеревшим, измученным лицам Горшков понял, что случилось несчастье. Сняв с себя автоматы и расстегнув тулупы, разведчики рассказали… Группа в двадцать два человека отправилась на задание. Вначале все шло хорошо. Взорвали мост и участок железнодорожного полотна между станциями Бакач и Дедовичи. Но на обратном пути напоролись на немецкий разъезд. Ушли, отстреливаясь. Есть раненые.

— Давайте всех ко мне. Укрою.　

— Что ты, дядя Миша! Нас много, вся деревня заметит, не ровен час — дурной глаз сыщется. Да и возвращаться срочно надо. Помоги-ка лучше побыстрее убраться.　

— Где ж остальные?　

— За Сухаревом, в лощине.

— Тогда вот что: дам вам тройку лошадей.　

— А как же потом оправдаешься, дядя Миша?　

— То не ваша забота, ребята. Пошли!　

Горшков запряг трех самых сильных коней и с метлой в руках пошел заметать санные следы. На счастье, помог северный ветер: он дул, навивая сугробы, взметая сухую снежную пыль.　

Вернувшись, Горшков бросил взгляд на стол и оцепенел. Как же он забыл? Рядом с лампой лежал желтый клочок бумаги — повестка с вызовом в комендатуру, к самому фон Шмидту.　

Неужели что-нибудь проведали?..　

На другой день, захватив повестку, Михаил Васильевич направился в Дедовичи. Приготовился к самому худшему.　

Комендатура размещалась в здании школы. Поднявшись на второй этаж, Михаил Васильевич прошел в бывшую учительскую. В углу склонился над бумагами писарь. Горшков кивнул ему («этот у меня прикормленный») и прошел к столу, поставленному у входа в кабинет коменданта. Из-за него поднялся, улыбаясь, помощник коменданта по хозяйственным делам Герман.

Загадочным человеком казался Горшкову этот пожилой, с седыми залысинами немец. Как-то, направляясь в деревню Большая Храпь, в волостное правление, Герман завернул к Горшкову. Коверкая русские слова и мешая их с немецкими, он заговорил о судьбе своей страны, жаловался на свою жизнь.　

«Подлаживается», — решил про себя Горшков.　

Герман тогда рассказывал:　

«Однажды я попал на митинг, где выступал Эрнст Тельман. «Гитлер — это война!» — предостерегал он. Думаете, только России принес горе Гитлер? Нет, и немецкому народу тоже. Есть и у нас немало честных людей…»　

«Что-то не видать их!» — усмехнулся Михаил Васильевич.　

«А ты не смейся, — остановила его Евдокия Яковлевна. — Может, человек и прав… Отца-то вашего как звали?» — обратилась она к немцу.　

«Иоганн».　

«Значит, Иван по-нашему. Так вот, Герман Иванович, заходите».　

Михаил Васильевич бросил испытующий взгляд на помощника коменданта, но промолчал.　

…Горшков вместе с Германом прошли в кабинет коменданта.　

— Господин обер-лейтенант, это тот самый староста, — сказал Герман, вытянувшись в струнку.　

Шмидт, высокий, сухопарый немец с лицом выбритым до синевы, внимательно посмотрел на Горшкова и протянул ему холеную руку.　

— Староста Горшкофф, — проговорил он не без торжественности, — немецкое командование премирует тебя за образцовое выполнение нормы поставок для германской армии. Из всех старост только ты один рассчитался полностью! Ты имеешь получить за усердие двадцать гектаров земли и корову. Мы высоко ценим твою преданность делу фюрера!　

«Этого еще не хватало», — растерявшись от столь неожиданного поворота, подумал Горшков, но вслух сказал:　

— Благодарю за доверие, господин обер-лейтенант! Только ни к чему мне земля-то. Некому работать на ней… А вот дозвольте обратиться, — вдруг осенило его. — Полицаи ваши бесчинствуют, спасу нет! Трех лошадей, сукины дети, увели… Разве это порядок?　

— Разберитесь, — коротко бросил Герману Шмидт углубившись в бумаги.　

Вернувшись к себе, Герман позвонил в полицию. Через десять минут во двор комендатуры явились в полном составе все девять полицаев во главе со своим начальником.　

— Кто из них отобрал у тебя лошадей? — обратился помощник коменданта к Михаилу Васильевичу, обходя с ним фронт выстроившихся гитлеровских холуев.　

— Ночью, понимаешь, было дело. Я только спичку успел чиркнуть, как он дал тягу… Кажись, вот этот, — Горшков ткнул пальцем в детину со свиными глазками. — А может, этот. — Тот, на кого указал Горшков, хотел что-то возразить, но только пожевал бескровными губами. — Или этот…　

Я вижу, ночь действительно была очень темной… — Герман усмехнулся. — Ну что ж, на первый раз ограничимся внушением. А вас, господин староста, прошу пройти на комендантскую конюшню и взять трех равноценных лошадей — в порядке компенсации. Согласно распоряжению господина обер-лсйтенанта!　

«Хочешь купить меня этим? — подумал о Германе Горшков, направляясь на конюшню. — Дешево ценишь!.. Нет, с ним надо ухо востро! Как разыграл спектакль-то!»　

Однако лошадей Михаил Васильевич отобрал. Он попросил Германа оставить их здесь до завтрашнего вечера: вспомнил о новом задании из леса — узнать о здоровье семерых раненных в разведке партизан, устроенных верным человеком в Дновскую больницу.　

Возвращаясь со станции Дно, Горшков напоролся на немецкий патруль. Пока фельдфебель изучал документы. староста с беспокойством вспомнил, что на радостях забыл попросить у Германа пропуск.　

— Зачем проник на территорию чужого района? — допытывался фельдфебель, поблескивая стеклами очков. Он сделал знак солдату, и тот отвел Горшкова в караульное помещение.　

Под утро унтерштурмфюрер СС Капусов приказал дежурному:　

— Возьмите на заметку старосту деревни Сухарево Большехрапской волости Горшкова.　

МЕДИЦИНСКАЯ ИСТОРИЯ　

Постепенно двор Горшкова из явочной квартиры превратился в партизанскую гостиницу. Используя его удобное расположение — на отлете деревни, — разведчики, возвращавшиеся с задания или получившие в