Дорогой мужества - Д. Хренков

Первой к селу подошла наша рота. На пути стояли сенные сараи, в которых засели немцы. Из двух пулеметов они били прямо по наступающей цепи. Партизаны залегли. Полчаса продолжалась перестрелка. Исход боя решила первая рота Синельникова. С правого фланга она ворвалась в деревню, зашла в тыл фашистам и забросала их гранатами. Сараи загорелись.　

С восточной стороны в Ясски ворвался отряд «Храбрый» и стал продвигаться вперед вдоль оврага. «Ворошиловец» в это время с севера атаковал фашистов, засевших в здании начальной школы. Партизаны отряда «Грозный» пробивались с юго-запада.　

Бой разгорался.　

— Рачков сегодня в ударе, — говорил комбриг, обращаясь к комиссару. Азартно наступает! Уже всю окраину очистил.　

— А вот и автоматчики двинулись… Слышишь, слева бьют.　

— Это Гриша Волостнов. Молодец! А вот это уже Синельников. Пошел, Никифор, пошел!　

Отряд «Грозный», встретивший отчаянное сопротивление карателей, замедлил продвижение вперед. Рачков, быстро оценив обстановку, приказал:　

— Первая рота! Занять почту и сельсовет!　

Командир роты Никифор Синельников мгновенно поднял залегшую роту на штурм. Фашисты не выдержали, побежали.　

— Эй, фрицы, шнапс не допили! — кричали вслед партизаны.

Действительно, в здании сельсовета оказалось множество бутылок вина. Видимо, фашисты всю ночь пьянствовали. 　

Треск ломающихся обгорелых балок, стрекот автоматов, бешеный лай пулеметов, охающие взрывы мин, крики и стоны сливались в общий гул.　

К семи часам утра половина Яссок была в руках партизан. Фашисты удерживали в своих руках только здания школы и церкви. Не удалось полностью закрыть доступ к церковной ограде, и несколько немецких солдат ускользнуло за каменную стену. Другая группа фашистов засела в цементированном подвале школы и оттуда вела огонь. Каратели пристреляли оба склона рва, и подобраться к ним незаметно было очень трудно. Смельчаки скатывались в ров, но никак не могли подняться на противоположный склон. Вот бросился вперед партизан Захapов. Согнувшись до самой земли, он уже добежал до середины бугра и вдруг закружился на одном месте, как волчок, и замер. Саша Попов, славковский паренек, сорвался с места и прыгнул в ров, но через секунду тоже упал и остался лежать неподвижно…　

Тогда Рачков приказал отряду двигаться двумя　

группами. Первая, ведя огонь, идет в лоб, вторая, незаметно и без единого выстрела, подползает с фланга. Хитрость удалась: первая группа приковала к себе внимание гитлеровцев, а тем временем вторая вплотную подошла к школе. В окна полетали противотанковые гранаты. В грохоте и в дыму захлебнулся немецкий пулемет, смолкли автоматы. Все каратели, забравшиеся в школу, погибли. Но автоматчики, сидящие за церковной оградой, все еще огрызались.

В одиннадцать часов дня начальник штаба бригады Афанасьев дал четыре выстрела из ракетницы. В небо взвились три красных и одна зеленая ракета. Это был приказ об отходе.　

Комбриг Васильев, давно уже покинувший прежний командный пункт, шагал между догоравшими постройками.　

Отход начался планомерно. В первую очередь были бережно уложены и отправлены раненые. На подводах везли убитых. Хозяйственники погрузили в сани трофеи: винтовки, два станковых пулемета, гранаты и патроны.　

Надо было торопиться. Оказалось, не все еще в сборе: нет Кати Сталидзан, Сергея Дмитриева…　

— Сталидзан! закричали партизаны хором.　

В окне крайнего дома показалась бывшая учительница Катя Сталидзан.　

— Скорее, скорее! — звали ее несколько голосов. Катя вышла медленно, ведя под руку двух раненых — секретаря Сошихинского райкома партии Дмитриева и работника дедовичской районной газеты Вавилова.　

Отряд тронулся. В воздухе послышался гул самолета. Комбриг то и дело торопил партизан, приказывая　по цепи:　

— Шире шаг!　

Идти долго не пришлось — в соседней деревне нас ждали лошади. На одной из повозок мы увидели умирающего Васю Гаврилова, пятнадцатилетнего партизана. За отчаянную храбрость и смекалку подростка обожали все партизаны и звали всегда Васильком. Тоненький, бледный, с посиневшим лицом, он лишь изредка вздрагивал, и мы чувствовали, что к отцу и матери в лагерь живым его уже не привезем. Мелкий иней посеребрил длинные ресницы и тонкие брови. Василек печально оглядывал обступивших его партизан:　

— А жить-то хочется, хоть я и маленький… В школу после войны собирался… Не придется…　

— Придется, Василек, еще поправишься, — утешал кто-то из партизан. — Пойдешь учиться…　

Он не договорил — Василек вдруг вытянулся и слабым голосом позвал:　

— Николай Александрович… прощайте…　

Мы молча сняли шапки и, не глядя друг на друга, разошлись по своим подводам.　

Позади загудели самолеты, потом донеслись глухие взрывы бомб. Кто-то сообщил фашистам, что в Яссках партизаны, и немецкие летчики, не разобравшись, добивали остатки своего гарнизона.　

Ночью мы уже были в лагере. У крохотной коптилки я выводил красным карандашом «шапку» в очередном номере «боевого листка». «Вражеский гарнизон разгромлен» — так назывался экстренный выпуск нашей партизанской «многотиражки».　

На другой день наши разведчики побывали в Яссках. Уцелевшие фашисты поспешно покинули село. С тех пор много недель туда не ступала нога оккупантов.　

Утром 18 февраля 1942 года радио передало с Большой земли сообщение о яссковском бое. Диктор читал:

Мы слушали голос диктора, и нам было приятно сознавать, что о нашей борьбе с врагом знает весь советский народ. Весть о наших боевых делах дойдет до родных и близких, которых война разбросала по далеким просторам Урала и Сибири. Наши думы прервал взволнованный голос радиста:　

— Товарищ комбриг! Радиограмма!　

Николай Григорьевич взял узкую ленточку бумаги. Начальник Ленинградского штаба партизанского движения Никитин отмечал успешные действия партизан 2-й бригады. Его поздравление заканчивалось словами: «Подумайте, нельзя ли совершить операцию в Дедовичах, как было сделано в Яссках».　

— В Дедовичах? — Васильев встал и на секунду задумался. Потом подошел к карте, и рука его легла на черные кирпичики южнее станции Дно.　

— В Дедовичах? — уже громче повторил он, и лицо его просияло.　

— Можно! Николай! Стучи в Ленинград: «Готовим налет на Дедовичи».

Душному июльскому дню не было конца. Михаил Горшков возвращался из Дедовичей, где получил в комендатуре новый приказ. Подходя к своей избе, он еще издали заметил сидевших на лавочке в открытом дворе сельчан. Тяжело опустившись на свободное место, Горшков вытянул больную ногу и полез в карман