Сочинение на свободную тему - Виктор Михайлович Переладов

В общем, вкатали мне выговор «за вызывающее поведение и хулиганский прыжок из окна». Перед голосованием поспорили, как записать: «из окна» или «со второго этажа»? Остановились на формулировке: «За прыжок из окна», потому что, как выразились близнецы Цигвинцевы, записать второй этаж, значит, сделать из Ланского героя. Вот уж по-мелочились.

За выговор проголосовали все, кроме Чередниковой. «Так нельзя, — сказала Марина. — Он же новенький, а мы сразу сбиваем его с ног». Насчет «сбиваем с ног» подзагнула, конечно. Но вот нашлась же хоть одна смелая, не по шаблону, а свое мнение высказала. И насчет второго этажа она вам правильно врезала. И я могу для сведения справку выдать: Кожедуб, например, прыгал в детстве с высоченного дерева, в кровь нос разбивал и драл штаны; Сережка Тюленин выпрыгнул из классного окна, и тоже, между прочим, со второго этажа. А ну-ка, что потом из них вышло! Так что, прежде чем меня судить, попробуйте-ка сами со второго — вниз. Тогда и потолкуем.

Утром Максим сходил в кинотеатр «Октябрь», купил два билета на вечерний сеанс. На перемене, подкараулив, когда Чередникова осталась одна — она любила стоять у окна в коридоре, — подошел и сказал как бы между прочим:

— Есть два билета в киношку. Мотнем?

— Пойдем, — сразу согласилась Марина.

«Обрадовалась», — подумал Максим самодовольно. Он и не ожидал другого ответа.

В кинотеатре во время фильма он нечаянно коснулся ее лежащей на подлокотнике руки, а потом, уже намеренно, положил свою ладонь на ее пальцы. Чередникова руку не убрала.

«Порядок», — опять самодовольно подумал Максим.

Но когда после кино, на улице, он закинул руку на ее плечо, как делал это с другими девчонками, Марина молча высвободилась из-под его руки и перевесила сумку с учебниками на другую сторону, будто отгородилась от него.

«Ломается», — подумал Максим и снова потянулся к ее плечу.

— Не надо, — сказала Чередникова.

Не испугалась притворно, как некоторые девчонки, а просто сказала, ровным голосом.

И Максиму почему-то стало неловко. Он убрал руку.

— Зачем тогда пошла? — спросил обиженно.

— Тебя пожалела, вот и пошла.

Максим даже остановился от возмущения. В лицо заглянул — может, смеется? Не поверил.

— Ну да, — Чередникова вовсе не думала смеяться. — Не получается у тебя с классом. Подружиться ни с кем не можешь, все один и один. Нельзя человеку одному.

Вот тебе раз! Он-то ее в кино повел — отблагодарить хотел за выступление на собрании, а она, это надо же, из жалости пошла, оказывается…

— Ой, у тебя снежинки на волосах! — воскликнула Чередникова. Она потянулась рукой к его голове. — Смотри, какие звездочки, — поднесла ладошку. И вдруг забеспокоилась: — Тебе не холодно?

— Вот еще…

— Конечно же, холодно, — решила Чередникова. — Ну-ка, постой. — Она закинула сумку с учебниками за спину и стала поправлять ему шарф, поднимать его повыше, чтобы укутать шею. — Вечно вы, мальчишки, форсите. Нос красный, губы синие, зато без шапки.

— Да ладно тебе, — пробормотал Максим, но не отстранился. Руки у Марины легкие в теплые, их прикосновения были приятны. Совсем близко он увидел ее лицо: тонкий маленький нос, пушистые бровки, ямочка на подбородке, из-под вязаной шапочки по плечу — толстая коса.

Снег уже валил вовсю, густой и быстрый, первый в этом году зимний снег. Он падал к земле косыми, как в ученической тетради, штрихами, линуя все вокруг: стены домов, деревья, телефонную будку, автобусы, афишные листы на заборе и сам забор, милиционера на посту…

Они шли через этот снег. Марина — не уставая удивляться и радоваться ему, Максим — поеживаясь и потряхивая время от времени повлажневшими вихрами. Постепенно и он поддался настроению первозимней праздничности, стал ловить на ладони снежинки, скатывать и бросать снежки…

— Ты любишь смотреть на окна? — спросила Марина.

Он пожал плечами.

— А я люблю… Смотреть и разгадывать… Вон то, угловое, на втором этаже, — показала она, — его из нашей квартиры видно… В нем свет часто до самого утра не гаснет.

— Ну и что?

— Наверно, за этим окном пишут стихи или роман. А может, сочиняют музыку. Пройдет время, и появится новая Татьяна Ларина или Анна Каренина…

— Думаешь, новый Лев Толстой там поселился?

— Не веришь?.. Я раньше тоже думала, что все особенные люди живут далеко, обязательно в большом-пребольшом городе. А это совсем и не обязательно. Они могут жить рядом. Просто мы не знаем, какие люди нас окружают. Даже сами о себе они не знают… Я смотрю на окна и пытаюсь разгадать.

— Зачем?

— Для себя. Разве не интересно открыть человека: кто он, какой, о чем думает, мечтает?.. Вон, видишь? — Марина повернула Максима за плечо. — Человек за окнами ходит. Ходит и ходит… Почему? Может, это изобретатель? Какая-то идея ему покоя не дает. А вдруг у него беда, горе и ему надо пережить его. Вот он и ходит, потому что просто сидеть и ждать — невыносимо… Может, человеку нужно помочь… Ты мог бы сейчас подняться наверх, позвонить в дверь и спросить? Скажи, мог бы?

— Турнул бы он меня с лестницы вместе с моими вопросами.

— Значит, не смог бы… И я не знаю… Не смогла бы. Наверно, это потому, что мы не умеем чувствовать чужую беду, как считаешь?

Максим не считал никак. Просто мысли такие никогда не приходили ему в голову. Он неопределенно мотнул головой. И подумал о Марине: «Переживает… за тех, кто за окнами?» А вслух посоветовал, вспомнив выражение Чумы:

— Не бери туфту в голову. — И сразу почувствовал: не то ляпнул, обидеться может.

Марина не обиделась, только сказала:

— Странный ты все же, Максим.

— Странный? Выходит, ты меня уже разгадала? Поделись.

— Об этом я тебе как-нибудь в другой раз, — пообещала Чередникова. — А сейчас мы уже пришли. — Она остановилась у подъезда. — Вот мой дом. И меня уже ждут. До завтра! Спасибо за кино.

Она обернулась у двери, махнула рукой, скрылась в подъезде. Максим остался один. Он поискал окна квартиры Чередниковой, попытался представить, что сейчас за ними происходит, но ничего из этого не вышло.