Лекарство против шока - Владимир Григорьевич Колычев

— Какая дорога? — Сердце замерло в груди в предвкушении чуда.

— Вертолет ждет, возвращаемся в Москву. Или ты здесь решил остаться?

— А как же убийство?

— Разобрались.

Ролан заметил Фрачникова, следователь стоял в стороне, и если слышал разговор, то краем уха, тем не менее, он кивнул, подтверждая слова генерала.

— Видел я твою новую жену, — уже в машине усмехнулся Косов и почему-то отвел взгляд. — Зная тебя, могу сказать со всей уверенностью, что память тебе отбили стопроцентно.

— На двенадцать лет… Как там Маша?

От волнения пересохло в горле. За двенадцать лет Маша могла выйти замуж, а дочь никогда не видела отца, ей даже привыкать к Ролану не нужно.

— А кто вторую твою жену убил, не интересно?

— Вторая жена у Клевцова была, а я — Журавлев.

— Журавлева признали умершим, могу тебя на кладбище отвезти, к твоей могиле. Поверь, хоронили тебя с почестями… Пока я не убедился, что ты жив, родителям твоим не сообщал. Надо будет как-нибудь аккуратно. Мы что-нибудь придумаем.

— Как они?

— Да ничего, кряхтят потихоньку. Столько всего позакрывалось за последнее время, а отец твой на плаву… — улыбнулся Косов. — Без цветов наша жизнь сера и уныла.

— С родителями придумаем… — кивнул Ролан.

За родителей он почему-то не очень переживал, отцу шестьдесят семь, мама на четыре года младше, они у него и в прежние годы себя в форме держали, бег по утрам, фитнес в течение дня, здоровое питание… Ничего не могло с ними случиться. И от сына они отказаться не могли.

— С Машей что?

— А ты в курсе, что вас… Клевцовых ограбили? — И снова Косов ушел от ответа. — Шестьсот тысяч рублей унесли, драгоценности.

— Это не мои деньги.

— Брат двоюродный твоей жены постарался. Фрачников и стекло с кровью преступника нашел, и обрезок трубы. Алексеев этот левшой оказался, и глубокий порез у него на правой руке обнаружили, все, как ты говорил… От тебя же ничего не утаишь, да?

— Тебе ведь Маша нравилась, — через силу выдавил Ролан, помня, как Леня с завистью посматривал на его красавицу-жену.

— Нравилась. Но я и близко ничего себе такого не позволял… Шесть лет ничего себе не позволял. Пока Маша не смирилась с мыслью, что тебя больше нет.

— И за тебя согласилась?

— И за меня согласилась… А что мне оставалось делать? Одна, с ребенком…

— Да не пропали бы, — усмехнулся Ролан.

Отец еще с девяностых занимался цветочным бизнесом, его магазинчики славились качеством товара, баснословных доходов не приносили, но Маше с ребенком голодная смерть точно не грозила.

— Мы еще с тобой об этом поговорим, — вздохнул Косов.

— А ты когда согласился, что меня больше нет?

— Когда согласился… Думаешь, мы тебя не искали? Да мы весь поезд, на котором ты ехал, вверх дном перевернули. Время узнали, когда ты из ресторана к себе пошел. Из ресторана ушел, а в купе не вернулся. Проводницу допросили, она сказала, что примерно в это время кто-то дверь из вагона открывал. И плохо закрыл… Километров на двадцать вдоль путей прочесали, и в Рябинке искали — никто ничего.

— Меня не нашли, а нападавших?

— Глухо… Двоих разрабатывали, в вагоне-ресторане ехали, один только что после отсидки.

Ролан кивнул. Помнил он этих двоих, тихо сидели, ужинали, никого не трогали. Один, по всем признакам недавно освободившийся, скользнул по нему расслабленным взглядом, но даже не зацепился. Не почувствовал он угрозы от этих двоих, но… все возможно.

— Говорят, что не выходили они за тобой. Как сидели, так и оставались сидеть. Официантка не стала бы врать, и ошибиться она бы не смогла, я бы не дал…

— Эти двое ни при чем… Я три вагона прошел, прежде чем меня ударили. Один купейный вагон, два плацкартных, в тамбуре никто не стоял, из вагона кто-то мог за мной пойти.

— Мы всех опросили… Всех, кто работал, а кто ехал… Сам понимаешь, всех собрать невозможно, но мы старались. Если тебе интересно, там четыре тома с показаниями сотрудников и пассажиров…

— Интересно. Но не сейчас.

— Можешь заняться от нечего делать, — немного подумав, добавил Косов.

— От нечего делать?

— Ну с работой пока неясно. Травма головы у тебя серьезная, в больницу нужно…

— Может, я вовсе и не живой? Или не совсем здоровый? — Ролан стукнул пальцем по виску. — Может, и ты рядом — совсем не ты?

— Я — рядом, и это именно я, а ты — живой и здоровый, в нормальной реальности… Сейчас в нормальной.

— А меня не оставляет ощущение ненормальности.

— Вот когда это ощущение тебя оставит… Кстати, тебя еще воскресить надо будет, ты у нас в покойниках значишься, — невесело улыбнулся Косов.

Ролан подумал о родителях, о Маше. Главное, он жив и скоро будет в Москве, обрадует отца и мать, возможно, увидится с уже бывшей женой. Так вдруг захотелось выпить и помянуть самого себя — ведь официально он еще не воскрес.

Но водочкой побаловать себя не довелось. С Косовым он пить не хотел, а в клинике врачи взялись за него основательно. Он и сам чувствовал, что рана серьезная, шишка на голове — всего лишь вершина айсберга. Так и оказалось: внутричерепную гематому решили удалять хирургическим путем.

… В себя Ролан пришел в окружении родителей, мама сидела и держала его за руку с одной стороны, отец с другой. Смотрят на него, улыбаются. Сильно сдали они за двенадцать лет, и годы дали о себе знать, и потеря единственного сына. Но Ролан жив, и теперь им нужно молодеть. Им всем нужно, в том числе и ему. С шестидесяти до сорока четырех, если получится.

От операции Ролан отходил тяжело, первый день совсем не мог говорить, родители рассказывали о себе — он слушал, они спрашивали — отвечал «да» или «нет», так и общались. На второй день он позволил себя побрить, а на третий к нему пришла Маша. Она нарочно не укладывала волосы, не красилась, но настоящую красоту ничем не скрыть. Русые волосы, полные света янтарные глаза, волнующая линия губ, стройная, высокая… Ролан даже закрыл глаза, не в силах смотреть на Машу. Ясно же, что не уйдет она от нового мужа. Достаточно было глянуть в ее глаза, чтобы понять это. Нет в этих глазах желания возвращаться в прошлое. Маша не подходила близко, торопливо поставила на тумбочку пакет с фруктами и сразу же отошла к двери, как будто Ролан заразный и она могла подхватить инфекцию.

— Ты одна? — спросил он, поднимаясь с койки.

Маша сначала отступила