Лекарство против шока - Владимир Григорьевич Колычев

— Ну, глянь.

Но сначала глянули на Ролана — человек из зеркала угрюмо смотрел на него. Косматые, немытые темные волосы с густой проседью, неухоженная борода, морщинистый лоб, трещинки вокруг глаз, темные мешки. И тусклый взгляд бесцельно и трудно живущего человека. Сорокачетырехлетний Ролан выглядел даже больше, чем на пятьдесят лет. Ощущение такое, как будто из могилы вылез, где провел двенадцать лет. Годы, навсегда вычеркнутые из жизни…

Не так уж и важно, как он сейчас выглядит, гораздо больше он боялся изменений в той жизни, которую когда-то оставил. За двенадцать лет Маша могла выйти замуж на правах вдовы. Нет, этого не может быть. Этого просто не может быть!

— Легче стало? — усмехнулся Фрачников.

— Я бы не сказал, — возвращаясь на место, покачал головой Ролан.

— Что с убийством Клевцовой будем делать? Помнишь, как убивал, или нет, а ее кровь у тебя на руках. И на орудии убийства твои «пальчики».

Ролан вздохнул, принимая неоспоримый факт. Он потерял память, Арина Клевцова пристроила его к своей жизни, хозяйство у нее большое, один огород чего стоит, видимо, Ролан работал, не разгибая спины. Память ему отказала, но руки-то помнят. Мозолистые руки. И еще он спал с Клевцовой, хотел — не хотел, но изменял с ней своей Маше. А по вечерам садился с ней за стол и выпивал как последний алкаш. Организм не обманешь, организм просил водки. Но выпить ему не дадут, и еще с десяток лет он будет слышать «не положено».

— Участковый говорил про какого-то Митрофанова, — вспомнил Ролан.

— Был Митрофанов. Сидели, выпивали, в половине двенадцатого ночи пришла его жена, забрала мужа. Когда они уходили, Клевцова была жива. Ты проводил их до дома, вернулся назад…

— Ничего не помню. И не знаю, жива была Клевцова, когда я вернулся, или нет. Знаю только, что ударили меня, когда я заходил в дом. Крыльцо там низкое, сантиметров десять, не больше. Я так думаю, бил человек ростом на десять сантиметров выше моего. Сто девяносто сантиметров.

— У Митрофанова рост сто семьдесят, не больше, — заметил Фрачников.

— Значит, кто-то другой… Участковый, например. Но у Валежникова правая рука целая, кисть руки без единого пореза…

Наручники не помешали Ролану глянуть на свои царапины. Фрачников это заметил, оживился, хищно сощурился.

— Что-то все-таки помнишь?

— Вспоминаю. Место преступления. И свою шишку на затылке. Меня бил левша, а Клевцову зарезал правша.

— Так вас двое было?

— Преступник левша, бил с левой руки, обрезком ржавой трубы. Ударил меня, стащил с крыльца, швырнул на газон, ворвался в дом, а там Клевцова. Он и ее ударил обрезком трубы, но, видимо, недостаточно сильно…

— Ржавым обрезком трубы, — с насмешкой уточнил Фрачников.

Ролан тоже усмехнулся, понял он, о чем думает следователь: не мог подозреваемый осмотреть свою рану и обнаружить на ней ржавчину. Но Ролан видел правую руку покойной, которой она так и не дотянулась до раны на животе.

— На ладони у Клевцовой пятна ржавчины. Правой рукой она схватилась за обрезок трубы, левой, возможно, вцепилась в лицо преступника, надо бы взять образцы тканей у нее под ногтями.

— Ну, конечно, — усмехнулся Фрачников.

— Ты не понимаешь, капитан. Я служил не где-то, а в Главном управлении СК. Поверь, председатель следственного комитета возьмет это дело под личный контроль… Или у нас уже нет следственного комитета?

— И комитет есть, и председатель все тот же… — капитан озадаченно смотрел на Ролана.

— Клевцову мог убить я, но у меня не те порезы на руке, старые порезы, это не стекло, что-то другое.

— А должно быть стекло?

— Из серванта… Клевцова схватилась за трубу, преступник правой рукой хотел взять ее за горло, рванул за бусы. А потом схватился за нож, который, я думаю, лежал на столе. Схватил правой рукой, хотя левша, поэтому и промазал, зацепив край серванта. Не заметил сервант, попал в створку дверцы, разбил стекло, поцарапался. Ты же видел разбитое стекло.

— Стекло видел, крови не видел.

— Правильно, преступник вынул из рамы осколки, на которых осталась кровь.

— Ты откуда знаешь?

— Он не особо спешил: Клевцова мертвая, я без признаков жизни, в доме никого, на дворе ночь… Что-нибудь в доме пропало?

— Не знаю. Пока не знаю.

— Я думаю, преступник не торопился. И нож мне в руку вложил, и стекло из дверцы вынул — там два-три лепестка, вряд ли далеко его унес, выбросил где-нибудь поблизости… Хотя мог и далеко унести. Я так думаю, преступник ушел, остыл, вернулся, глянул, что я живой, хотя и без сознания, и на меня решил все списать, орудие убийства мне в руку сунул. Снова ушел, но вспомнил про стекло и опять вернулся. Я в отключке, можно не спешить, вынул стекло… Вряд ли далеко унес, все равно ведь на меня все спишут.

— А обрезок трубы куда делся?

— Ну, если на месте преступления нет, то ищите там же, где и стекло.

— А ты следователем по особо важным делам был?

— Заказные и серийные убийства… Как будто вчера все было, — усмехнулся Ролан.

Двенадцать лет прошло, как Маша проводила его на вокзал, а он до сих пор ощущал на губах вкус ее поцелуя. И запах ее духов и тела. Он бы подумал, что стал жертвой какого-то чудовищного розыгрыша, если бы не увидел себя в зеркале, — там действительно был человек на склоне лет.

К своим тридцати двум годам Ролан уже, считай, сделал карьеру, и все благодаря своим личным заслугам. Он раскрывал такие дела, за которые не хотели браться самые опытные следователи. Раскрывал, получал благодарности, повышения, звания… И вдруг все оборвалось. Как будто в наказание за быстрый взлет. За все нужно платить?..

Гренадерский рост, богатырские плечи, лихая улыбка добра молодца, румянца только на щеках не хватало. Леня не постарел, он всего лишь повзрослел, на лбу лишь мимические морщины, даже сеточек вокруг глаз не видно. Командирская прическа, офицерская выправка, на плечах золотые погоны. Кажется, только вчера ему было тридцать четыре, а сегодня уже сорок шесть, Ролан оставлял его майором. И сейчас Леня Косов майор, но, прежде всего, генерал. Юстиции.

— А ведь это ты, Ролан! Я тебя узнал!..

Леня забыл о своем генеральском мундире, сгреб грязного, немытого друга в охапку, оторвал от земли и опустил.

— Узнать меня непросто.

— Запах от тебя, конечно… Это что, навоз?

— И коровам хвосты крутить приходилось, — усмехнулся Ролан.

— Борода у тебя знатная, как раз коровам хвосты крутить…