Михаил Булгаков - «Мой бедный, бедный мастер…»

Процессия тем временем приостановилась, вероятно, задержанная впереди семафором.

— Да,— продолжал неизвестный гражданин,— удивительное у них теперь настроение. Везут покойника, а думают только о том, куда девалась голова. Видите, какие у них растерянные лица?

— Какая голова? — спросила Маргарита, покосившись на соседа и удивляясь тому, как он одет.

Гражданин был маленького роста, пламенно-рыжий, с клыком, в котелке, в крахмальном белье, в полосатом добротной материи костюме и в лакированных туфлях. Галстух его пламенел не хуже, чем волосы под сдвинутым на затылок котелком.

— Да, изволите ли видеть,— охотно пояснил гнусавящий рыжий сосед,— голову у покойника сегодня утром стащили из гроба в Грибоедовском зале.

— Как же это может быть? — невольно спросила Маргарита, вспомнив в то же время шептание в троллейбусе.

— Черт его знает! — развязно ответил рыжий.— Бегемота бы надо об этом спросить. Все было в полном порядке. Утром сегодня подвалили еще венков. Ну, стали их перекладывать, устраивать как покрасивее, глядят — шея есть, в черном платке, а голова исчезла! То есть вы не можете себе представить, что получилось. Буквально все остолбенели. И, главное, ничего понять нельзя! Кому нужна голова? Да и кто и как ее мог вытащить из гроба, пришита она была хорошо. И такое гадкое, скандальное положение… Кругом одни литераторы…

— Почему литераторы? — спросила Маргарита, и глаза ее загорелись.— Позвольте. Позвольте… Это который под трамвай попал?

— Он, он,— ласково улыбнувшись, подтвердил неизвестный.

— Так это, стало быть, литераторы за гробом идут? — спросила Маргарита, привстав и оскалившись.

— Как же, как же.

Маргарита, не заметив, что упал на землю и второй букетик, стояла и не спускала глаз с процессии, которая в это время колыхнулась и тронулась.

— Скажите,— наконец выговорила она сквозь зубы,— вы их, по-видимому, знаете, нет ли среди них Латунского, критика?

— Будьте любезны,— охотно отозвался сосед и привстал,— вон он с краю… в четвертом ряду, с этим длинным, как жердь, рядом… Вон он!..

— Блондин? — глухо спросила Маргарита.

— Пепельного цвета… Видите, глаза вознес к небу…

— На патера похож?

— Вот, вот…

— Ага, ага,— ответила Маргарита и перевела дыхание,— а Аримана не видите?

— Ариман с другой стороны… вон мелькает лысина… {233} кругленькая лысина…

— Плохо видно,— шепнула Маргарита, поднимаясь на цыпочки, и еще спросила: — Еще двое меня интересуют… Где Мстислав Лавровский? {234}

— Лавровского вы сейчас увидите, он в машине едет сзади… Вот пройдут пешие…

— Скажите, хотя, впрочем, это вы, наверное, не знаете… Кто подписывается «З. М.»? {235}

— Чего ж тут не знать! Зиновий Мышьяк. Он, и никто иной.

— Так,— сказала Маргарита,— так…

За пешими потянулся ряд машин. Среди них было несколько пустых таксомоторов с поваленными набок флажками на счетчиках, один открытый «линкольн», в котором сидел в одиночестве плотный, плечистый мужчина в гимнастерке.

— Это Поплавский, который теперь будет секретарем вместо покойника,— объяснял рыжий, указывая рукою на «линкольн»,— он старается сделать непромокаемое лицо, но сами понимаете… его положение с этой головой… А! — вскричал рыжий.— Вон, вон, видите… в «М-один»… вон Лавровский!

Маргарита напряглась, в медленно движущемся стекле мелькнули смутно широкое лицо и белый китель {236}. Но машина прошла, а затем наступил и конец процессии, и не было уже слышно буханья турецкого барабана.

Маргарита подняла фиалки и села на скамейку.

— А вы, как я вижу, не любите этих четырех до ужаса,— сообщил, улыбаясь, разговорчивый сосед.

Маргарита на это ничего не ответила, лишь скользнула взглядом по своему вульгарно и цветисто одетому соседу. Но глаза ее как будто бы выцвели на время, и в лице она изменилась.

— Да-с,— продолжал занимать беседой Маргариту Николаевну гражданин в котелке,— возни с покойником не оберешься. Сейчас, значит, повезли его в крематорий. Там Поплавскому речь говорить. А какую он речь скажет, предоставляю вам судить, после этой историйки с головой, когда у него в голове все вверх тормашками. А потом с урной на кладбище… Там опять речь… И вообще я многого не понимаю… Зачем, к примеру, гиацинты? В чем дело? Почему? Почему понаставили в машину эти вазоны? С таким же успехом клубнику можно было положить или еще что-нибудь… Наивно все это как-то, Маргарита Николаевна!

Маргарита вздрогнула, повернулась.

— Вы меня знаете? — надменно спросила она.

Вместо ответа рыжий снял с головы котелок и взял его на отлет.

«Совершенно разбойничья рожа»,— подумала Маргарита, вглядываясь в неизвестного и убеждаясь, что он в довершение всего и веснушками утыкан, и глаз у него правый не то с бельмом, не то вообще какой-то испорченный глаз.

— А я вас не знаю,— сказала сухо Маргарита. Кривой усмехнулся и ответил:

— Натурально вы меня не знаете. Ну-с, я послан к вам по дельцу, Маргарита Николаевна!

Услышав это, Маргарита побледнела и отшатнулась.

— С этого прямо и нужно было начать,— заговорила она,— а не молоть черт знает что про отрезанную голову. Вы меня хотите арестовать?

— Да нет! Нет! — вскричал рыжий.— Пожалуйста, не беспокойтесь! Что это такое? Раз заговорил, значит, уж и арестовывать! Важнейшее дело. И поверьте, уважаемая Маргарита Николаевна, если вы меня не будете слушать, впоследствии очень раскаетесь!

— Вы уверены в этом?

— Совершенно уверен. Итак, дельце вот в чем. Я прислан к вам, чтобы пригласить вас сегодня вечером в гости.

— В гости? К кому? Зачем?

— К одному знатному иностранцу,— сказал рыжий, прищурив здоровый глаз.

Маргарита разгневалась.

— Покорнейше вас благодарю,— сказала она,— за кого это вы меня принимаете?

— Сказано было, что вы умная женщина, вот за умную и принимаю… позвольте, куда же вы?

— Новая порода: уличный сводник,— поднимаясь, сказала Маргарита.

— Вот спасибо за такие поручения! — воскликнул рыжий, явно разозлясь, и добавил в спину уходящей Маргарите: — Дура!

— Мерзавец! — отозвалась та, не оборачиваясь, и тотчас услышала за собою голос рыжего:

— Гроза гнула и ломала гранатовые деревья, трепала розовые кусты, и в колоннаду влетали тучи водяной пыли!.. Так пропадите вы пропадом с вашей обгоревшей тетрадкой и сушеной розой! Сидите здесь одна на скамейке и умоляйте его отпустить вас на свободу, дать жить, дышать!..

Совершенно побелев лицом, Маргарита вернулась к скамейке. Рыжий глядел на нее со злобой в глазу.

— Я ничего не понимаю,— тихо заговорила Маргарита Николаевна,— про листки еще можно узнать… проникнуть, подсмотреть… Наташа подкуплена?.. Но как вы могли узнать мои мысли? — Она страдальчески добавила: — Откройте мне наконец, кто вы такой? Из какого вы учреждения?

— Вот скука-то! — воскликнул рыжий, в котором еще не утихло раздражение.— Сказано ведь уже, что ни из какого я не из учреждения! Сядьте, пожалуйста!

Маргарита беспрекословно повиновалась. Выждав минуту, пока нянька провезла мимо скамейки колясочку с младенцем в голубом одеяле, она спросила тихо:

— Но кто вы такой?

— Ну, хорошо-с,— отозвался рыжий,— зовут меня Азазелло. Но ведь это вам ничего не говорит? Теперь слушайте: приглашаю я вас…

— А вы мне не скажете, откуда вы узнали про листки и про мои мысли о нем? — уже робко перебила Маргарита.

— Не скажу,— отозвался Азазелло,— это длинная история.

— Вы знаете, знаете о нем? — моляще шепнула Маргарита.

— Ну, скажем, знаю…

— Поймите, поймите,— зашептала Маргарита, и лицо ее пошло пятнами, и сердце забилось,— скажите только одно: он жив? Не мучьте!

— Ну, жив, жив,— неохотно отозвался Азазелло.

— Боже! — тихо воскликнула Маргарита.

— Пожалуйста, без волнения,— приказал взявший верх Азазелло,— я приглашаю…

— Простите, простите,— бормотала Маргарита,— я, конечно, рассердилась на вас… но, согласитесь… когда на улице приглашают женщину… неизвестный человек… У меня нет предрассудков, уверяю вас,— Маргарита сделала гримасу, невесело усмехнулась,— но я никогда не вижу никаких иностранцев, терпеть их не могу, и, кроме того, мой муж… то есть, скажу вам откровенно, я не люблю его, но портить ему жизнь считаю недостойным делом. Он ничего не сделал мне, кроме добра…

Азазелло с видимой скукой выслушал эту бессвязную речь и сказал сурово:

— Попрошу вас минутку помолчать!

Маргарита покорно замолчала.

— Я приглашаю вас к иностранцу совершенно безопасному. Это раз! Второе — к мужу вашему это не имеет никакого отношения, и ни малейшего вреда это ему не причинит. А самое главное, ни одна душа не будет знать об этом посещении. Вот за это уж я вам ручаюсь.