Несбывшаяся жизнь. Книга 2 - Мария Метлицкая

В ней говорила бездетная женщина. Да, дружбы у Марии и Елены не получилось, слишком разные, а вот ревность была. И жалела Елена Николаевна свою ученицу: за что ей такое?

– А эта? – продолжала она. – Прожила свою жизнь как хотела, а на старости лет заявилась: здрасте, я ваша тетя! Какой эгоизм!

Вот именно, тетя. Тетя, а не мать. Если бы у нее, Елены Николаевны, была такая дочь, как Лиза… Разве она бы смогла?

Нет, Елена Николаевна не одобрила бы Максима… Здесь они с Марией совпадали: потеря времени.

Получалось, что никого не было. Вроде и не одна – есть семья, мать и дочь, друг и наставник Еленушка, есть любимый человек, – а все равно одинока.

Лиза ненавидела эти случайные квартиры, наполненные чужой жизнью, чужими страданиями, печалями, радостями. Наполненные чужими выходными и буднями, ссорами и перемириями, чужими страстями и пустотой.

Чужие чашки и тарелки, клеенка и шампунь, ваза и занавески, постер на стене, коврик у кровати. Можно и не смотреть по сторонам. И сердце заполняла бесконечная сосущая тоска, такая, что хотелось завыть…

«Дура! – корила себя Лиза. – Он же здесь, рядом, на расстоянии протянутой ладони…»

Да, она слышала его запах и его дыхание, но ей было бесконечно, нечеловечески плохо.

Максим обещал снять квартиру, но все тянул, отговаривался, а Лиза ждала, ждала… Ждала, потом перестала. Вот там, в их квартире, она навела бы уют, прибралась по-своему, притащила бы свои вещи, купила б вазочку и постельное белье, полотенца и мыло – словом, постаралась бы извести казенность и чужое присутствие. Но квартира – это приличные деньги, дополнительные расходы. Как утаить их от семьи – человеку, живущему на скромный врачебный оклад?

В чем Лиза могла его упрекнуть? В редких поездках, во встречах раз в неделю? А разве она не знала, что Максим женат?

Но иногда счастье выпадало. Три дня в Питере, почти три – по Золотому Кольцу. Да, доля любовницы, зато – никаких рубашек, борщей и недовольств.

А еще были ночные дежурства. Два раза в месяц как отче наш – обязанность любого врача, в том числе и доктора Корнеевского. А Елизавета Владимировна, уважаемый и серьезный человек, пробиралась по стеночке, оглядываясь, как последняя воровка, и ждала его в крошечной подсобке сестры-хозяйки. Подсобка, она же кладовка, была завалена старыми матрасами, подушками и одеялами. Пахло в ней… лучше не вспоминать.

Сестра-хозяйка была доверенным лицом и божилась:

– Никто и никогда, что вы, Максим Петрович! А то вы не знаете, как я вас уважаю!

Конечно, они ей не верили, а какой выход? Не так часто им доставались ключи от квартир добрых и все понимающих друзей. Поэтому тетку эту со скошенными к носу глазами они подкупали, поднося мелкие подарочки: конфеты, импортные тени, помады, духи, колготки…

В кладовке стояла старая раскладушка.

«Опять раскладушка, – думала Лиза. – Видимо, другого ложа я не заслуживаю».

В общем, комфорт еще тот, но они и этому были рады. Кое-как прибрались, отмыли, отдраили, проветрили. Поздно вечером, в ночь, вынесли списанные вонючие матрасы, и в кладовке запахло дешевым стиральным порошком и старой шерстью, и этот запах казался Лизе запахом счастья и приметой их любви.

Но все равно было беспокойно и нервно, потому что прислушивались к любому шуму, и от любого же шума испуганно вздрагивали.

Иногда вызывали на срочную операцию. Максим срывался, бежал в ординаторскую, и Лиза, не дождавшись его, засыпала. Будильник, спрятанный под стопкой подушек, в пять утра орал диким «голосом». Лиза вскакивала, как на побудку бравый солдат, мгновенно одевалась, причесывалась, скатывала белье, собирала раскладушку – и тенью выскальзывала из каморки. На черной лестнице выдыхала, но окончательно приходила в себя только на улице.

Разумеется, все это не могло продолжаться долго.

Кто уж там стукнул – косоглазая сестра-хозяйка, кто-то из врачей или ночных медсестер, а может, больных, страдающих бессонницей, – было неизвестно, но скандал поднялся страшный.

«Нелегальное использование служебного помещения», – именно эта фраза звучала из уст замглавного: как назло, одинокой, оставленной мужем дамы, и от того обозленной и очень суровой, особенно по отношению к любовным связям. Дама страдала повышенной, болезненной нравственностью, осуждая любой адюльтер, и уж точно не собиралась прикрывать наглых любовников.

В общем, вызвала она коллегу Корнеевского – и для начала жестко, с презрением отчитала.

Слухи не поползли – разлетелись со скоростью ветра. Лиза ловила на себе насмешливые и заинтересованные взгляды, слышала шепот за спиной и от унижения без конца ревела.

Уволилась она ровно через месяц, почти в тот же день, когда вышел приказ об уходе на пенсию Еленушки, Елены Николаевны, ее наставницы и подруги. Не получилось из Лизы заведующей.

И только после Лизиного увольнения Елена Николаевна все узнала.

– Как ты могла! – повторяла она. – Ты, отличный врач, серьезный человек! Ты, моя главная опора и надежда! Я глубоко разочарована: как ты могла так поступить, когда на кону вся твоя жизнь и карьера?

Елена Николаевна смертельно обиделась и попросила Лизу не приезжать.

– Видеть тебя не могу. Дай мне остыть, – добавила уже мягче.

А Мария отнеслась к Лизиному увольнению легко и даже ее утешала:

– Подумаешь! За все надо платить. Тебе же было хорошо?

Лиза махала рукой.

Хуже было Максиму: он оставался в больнице.

– Уйти? Еще чего! – возмущался он. – Я что, преступник? Я лишил кого-то жизни или совершил непоправимую врачебную ошибку? А может, взял взятку? Они потреплются и забудут, – а мне менять свою жизнь? И вообще: это мое личное дело!

Мужчины: им всегда проще. Лиза так не могла.

Странным и чудны2 м образом слухи до законной жены не дошли – и на том спасибо. Максим храбрился, но Лиза видела, как он нервничает.

– Господи, – сокрушался он, – сколько в больнице романов! А сколько разводов? И все шито-крыто, а мы с тобой влипли! Влипли как самые последние идиоты!

«Слухи еще дойдут, доползут, – думала Лиза. – Найдется стукач. Доброжелателей – море: любят у нас влезть в чужую кровать. А здесь совсем рядом, десять метров от сестринской, семь от ординаторской. А может, и хорошо, что найдутся?»

Стыдно было так думать. Стыдно и отвратительно. Но если ситуация превратилась в замершую беременность, закальцинированную опухоль – это может тянуться годами. Лучше уж пусть гнойник прорвется и вскроется.

«Что он тянет, чего ждет?» – недоумевала Лиза.

Ведь все ясно и понятно: они с Максимом созданы друг для друга, друг под друга сделаны. Они подходят друг другу по всем точкам, всем