Осенняя охота - Екатерина Златорунская

Обе они, мать и дочь, были невоцерковленные, но обе верили в Бога, правда, по-разному. Анастасия думала: ничего не нужно вымаливать, Бог – это чудо, сядет голубем на плечи. А Ира по-другому: за Божьей милостью надо ползти на коленях, сносить три пары железных сапог, в кровь, до мяса, до кости – только так.

В самолете сидели голова к голове, дремали: ранний вылет, ночью спали пару часов.

На заднем ряду скучные филологи: он пожилой, она молодая, но в целом – одинаковые. Впереди – высокий лысый мужчина лет шестидесяти, в темно-бордовом свитере и фиолетовом шарфе, нос крючком, без бровей и ресниц, и с ним красивая девочка пяти-шести лет. Анастасия заприметила их еще в автобусе. Они разговаривали на смеси русского и какого-то другого славянского языка – мой мамочка очень красивая, – у девочки ласковые «с», путая мужской и женский род. Не надо спорить себе, Витечка. Значит, он – Витечка. Смеются.

Витечка, а почему ты спишь? Он отвечал ласково: а что, нельзя?

Самолет попал в зону турбулентности, их качнуло, Анастасия взяла Павла за руку, а девочка тихо-тихо пожаловалась своему Витечке:

я боюсь.

Не надо бояться. А почему не надо бояться? Я пока боюсь, очень боюсь. Витечка строго: нет, нельзя! А почему нечего бояться, если страшно? Павел слушал и умиленно улыбался их речам.

«Почему Витечка? Может быть, это как Гумберт и Лолита, а красивая мамочка уже мертва». Павел перестал улыбаться, отвернулся от нее. А они еще даже не приземлились, и две недели бок о бок еще впереди, как их пережить – немой вопрос, – когда просто сидеть рядом трудно.

А почему монстры никогда не спят – они же монстры? – спросила девочка Витечку, а тот не знал.

Принесли еду. Они разделили без слов: ей – сыр, овощи, Павлу – хлеб, масло. Он не боялся потолстеть. Девочка тоже делила по своему усмотрению: «Это тебе, и это тебе, а эту вкуснявочку мне».

Филологи на заднем ряду приятно оживились перед трапезой. Анастасия обернулась: он – маленький, почти карлик, короткие руки, узкие плечи, борода, очки. Она – с толстыми руками, большая черная родинка на шее, как игольница с двумя иголками.

В аэропорту работали на всю мощность кондиционеры, и было понятно, какая снаружи жара. Витечка снял куртку, шарф и свитер, связал узлом на бедрах, девочка сложила одежду в рюкзак. Больше вещей у них не было. Может быть, надо в полицию. Дура ты. Павел, не переставая обижаться, отошел изу‑ чать стенд с арендой авто: вдруг на месте дешевле? Но оказалось, что дороже. Не обманула Наташа, его знакомая в турбюро.

В Афинах тяжелая жара, все, как и ожидали, еле дошли до арендованной машины. До их деревни два часа дороги. Ехали молча, он включил местное радио, греки пели дребезжащими голосами, по дороге все одинаковое – песочно-красное – горы и дорога, голубыми всплесками – море, хотелось нырнуть немедленно и поплыть.

В киосках на трассе, как птицы в скворечниках, рабочие в оранжевой униформе принимали плату за проезд, и она подавала им заранее отложенные центы.

Платная дорога закончилась, они свернули в сто‑ рону деревни; песчаные пустоты земли перемежались туристическими магазинами: оливки, апельсины соседствовали с гипсовыми фигурками богов.

Анастасия захотела апельсины. Продавец, пожилой грек, складывал фрукты трясущимися руками в зеленый пакет.

Пыльные, только что сорванные, с зелеными листьями… Она кусала их через кожуру, сок тек по коленям; по радио греческие певцы пели грустными голосами веселые песни.

В отеле их встретила Татьяна – русская помощница очень пожилой хозяйки-гречанки. Татьяна была средне-пожилая, энергичная, говорила с акцентом, словно когда-то ее русский язык поймали в клетку, держали годами в неволе, и из него ушли все вольные легкие интонации. «Как приятно хоть с кем-то поговорить на русском».

Татьяна вышла замуж за грека старше себя и прожила с ним в Греции двадцать лет, муж-грек уже ста‑ рец – девяносто годков, почти слепой.

Она быстро передвигалась по их номеру, показывала, где что лежит: здесь теплые одеяла на случай, если похолодает, здесь полотенца на пляж, в душ, здесь кастрюли и сковорода, кофейник, бокалы для вина.

Вручила между делом визитку: «У Николая в таверне можно начать завтракать в одиннадцать утра, если вас не устроит отельный завтрак. Прокопий, племянник, держит магазинчик с продуктами, у Андреаса, рыбака, можно взять свежей рыбки, и я вам могу пожарить. До пляжа пять минут. Если флаг на горе повернут вправо, значит, на море волны и ветер, а если влево – спокойно и хорошо».

Балкон их номера выходил в укромный внутренний садик отеля. Там уже стоял накрытый стол: праздновали крещение правнучки или правнука хозяйки. Во главе сама пожилая хозяйка – белая пышная голова георгином, в черном с ног до головы, взрослые дети – родители молодых, молодые родители грудничка, передаваемого с рук на руки.

Татьяна позвонила им в номер, передала приглашение присоединиться. Павел как раз мылся в ванной, вышел голый, без полотенца. Анастасия посмотрела на его сильное тело, волосатую грудь, дорожку курчавых волос внизу живота, и ей стало неприятно: он был полон сил – жить, любить, заводить детей.

Нужен ведь какой-то подарок.

Татьяна сказала, что не нужно.

А кого крестят? Мальчика? Девочку?

Откуда я знаю. Наверное, девочку.

Их посадили за стол, налили узо: вот хлеб, сыр, разного рода рыба – большая и малая, вареные травы, мусака размером с противень. Аккуратные носатые дедушки, бабушки в черном – всякого звания родня – пили и пели. Молодого отца разморило от жары, вина и чувств.

Новокрещеной Марии – Анастасия шепнула: «Девочка, я была права», – желали прожить отведенный ей срок с Богом в любви и счастье. Девочка похныкивала на руках у матери, под белым платьем мелькали ее беспокойные крошечные пяточки. Разразился рев – сильный, как ливень. Молодая кудрявая мать, будущая матрона – намечающаяся полнота в руках, шее – спешно унесла ее кормить под гранатовое дерево.

Татьяна рассказывала, что из блюд особенно вкусно, вот, попробуйте мусаку. Я ее так редко готовлю, ем только в гостях или ресторане. А я думала, что готовят каждый день, удивилась Анастасия, ну что вы, это непростое блюдо, очень хлопотное.

Анастасии и Павлу хотелось искупаться, но было неудобно так скоро покинуть торжество. Хотя кому какое дело?.. Молодой отец вконец