Закон бабочки - Наталья Сергеевна Володина-Саркавази

Ознакомительная версия. Доступно 13 из 66 стр. нашу квартиру, он весь дом купил! И он разрешил мне остаться в моей комнате. Я так обрадовалась! Как хорошо, что именно Сашенька наш дом купил. А потом подумала: как же так? Он же был очень слабый мальчик. Он каждое упражнение по три раза переписывал, и после уроков я с ним часто сидела. Особенно арифметика никак ему не давалась: ни сложение, ни вычитание, а уж как до умножения дошло, и вовсе дело встало. Но теперь, я вижу, научился Сашенька умножать и складывать. А мальчик он всегда был добрый. Он и теперь меня пожалел: доживайте, говорит, Мария Ивановна, в своей комнате, мы вас не тронем.

Я, Мурзинька, никого не осуждаю. И не завидую. Я и теперь живу не хуже, чем тогда. Я и сейчас могу позволить себе сто граммов колбаски. Только продавшицы ругаются. Мне и самой неловко, поэтому я на старости лет врать научилась. Это, говорю, для котёнка!

Здесь почти все наши ученики работают. Я всех их помню. А они меня не узнают. Или вид делают? Всё бабкой обзывают. Странно, почему они такие выросли? Какие-то жестокие. Ведь мы и сборы для них проводили, линейки, торжественные собрания. Горны, барабаны, знамёна – как красиво было! Правила октябрят учили, пионерскую клятву. Только тех, кто любит труд, октябрятами зовут. Пионер – всем ребятам пример. Разве мы учили их плохому?

Вот видишь, Мурзинька, опять мы с тобой до утра досидели. Привычка, ничего не поделаешь! Сколько тетрадок мы с тобой проверили? А я ещё до тебя много лет работала. Сорок два года по восемьдесят тетрадей почти каждый день – это много, очень много! И за каждой тетрадью – живой человек. Ну ладно, киса моя, давай всё же поспим. Днём не получится, скоро народ в магазины пойдёт.

Шум, гам, ну да ладно, что ж делать? Хоть бы не зашибли в коридоре, и на том спасибо.

Во времёна холодной войны все были обязаны читать лекции по гражданской обороне, и прежде всего, врачи, которые приходили в рабочие коллективы.

И вот врач-венеролог, отдежуривший сутки в кожно-венерологическом диспансере, пришёл с лекцией на пищекомбинат. Задержанные после смены рабочие мирно дремали в креслах красного уголка, в полуха слушая врача, который, заплетающимся от усталости языком объяснял поражающие факторы ударной волны и признаки отравления заманом и зарином.

Наконец, доктор с облегчением объявляет последний раздел лекции: средства защиты.

– Средства защиты, – бубнит врач, – бывают как групповыми, так и идивидуальными. К индивидуальным средствам защиты относится, прежде всего… – врач хотел сказать противогаз, но усталый мозг дал сбой, и он озвучил привычное: – к индивидуальным средствам защиты относится презерватив.

– Презерватив? – проснулись в зале. – А как же им пользоваться?

– Прежде всего, он должен соответствовать размеру вышей головы, – оживился врач. – А пользоваться им очень просто. Нужно достать его, хорошенько растянуть руками и натянуть на голову.

С причинно-следственными связами философы сильно намудрили, говорят, что всё в мире связано единой цепью. И трепет крыльев бабочки может вызвать землетрясение на другом конце планеты.

Другие говорят, что каждый получает по заслугам. То есть, сам себя наказывает, и тогда следствие само ищет причину. В последнем случае требуется некое связующее звено, катализатор, который приводит в действие причинно-следственную цепь.

Предположим, есть некий чиновник. Офицер военкомата. Хороший человек. Служака. Честный до того, что самому противно. Но в последнее время расслабился. Много говорит по телефону. Отвлекается. Документы подписывает, не читая. Что там читать? Рутина, однообразие, сто лет одно и то же: призыв, повестки, учения запаса…

А тут моя Маня. Катализатор. Служит секретаршей военкома. Чирикает целый день по клавишам, порхает по кабинетам. Старается. Но много машет руками, забывая о законе бабочки. А закон строгий. Махнёшь рукой в Сибири – в Москве бабахнет. И взрывная волна обратно в Сибирь прикатится. А, главное, не придавала Маня значения деталям. А детали – они мстят. Чаще другим.

Какая важность, скажем, что буквы «з» и «х» на клавиатуре пишущей машинки рядом расположены? А вот и важность!

Непростые они, эти буквы. Требуют внимания. Особенно «х». Шлёпнешь её не туда – смысл слова сильно меняется. «Утопающий схватился за буй» или «Утопающий схватился за…» Большая разница.

Врочем, всё по порядку.

В тот день Маня заложила в машинку чистый лист, собираясь отпечатать обычный текст служебного письма: «Командиру N-ской воинской части, дислоцированной в городе Орехово-Зуево…»

Только махнула Маня не туда, и в слове «Зуево» вместо «з» шлёпнула «х». С прописной, через дефис, всё как положено… Отпечатала текст и понесла на подпись военкому. Занятый телефонным разговором, он подписал, не глядя, и письмо ушло по назначению. А через месяц пришёл ответ. Выговор по Министерству Обороны: «… за халатность, проявленную при оформлении служебного письма… исходящий номер такой-то»

Подняли исходящие.

Это был тот редкий, уникальный случай, когда получатель наказания радовался, как ребёнок. Он так хохотал, что сбежались все работники учреждения: они подумали, что военком выиграл «Волгу» в денежно-вещевой лотерее. Но когда убедились, что причиной бурной радости является выговор…

Вот я и думаю: кто кого наказал? Что следствие, а что – причина? Теперь я с большим уважением отношусь к бабочкам. Кто его знает?

В молодости Маня была пышная и мягкая, как сдобная булочка.

У неё были высокая грудь, крепкие бёдра и тонкая талия. Вся эта красота опиралась на изящные, словно выточенные на токарном станке, ножки.

Маня была аппетитная.

Её хотелось съесть, и знакомые мужчины – соседи и сослуживцы – не стесняясь, ели её на завтрак, обед и ужин. Но только глазами. Страна строила коммунизм, и обжорство не поощрялось, как, впрочем, и восхищение женскими формами. Оно порицалось, как нездоровый интерес, а вопросы интимной жизни охранялись на уровне государственной тайны.

Маня была послушной маминой дочкой и не пыталась пока разгадать эту страшную тайну. Она работала секретаршей в отделе культуры, участвовала в художественной самодеятельности и собиралась поступать в пединститут.

Жизнь, между тем, приготовила ей неожиданный сюрприз: за отличную работу и участие в общественной жизни Маню наградили путёвкой, от которой отказался завотделом, старый язвенник. Путёвка была на воды, в Грузию.

Грузия!

Всё представление Мани о Грузии ограничивалось географическим атласом и поэмой Лермонтова «Мцыри»: «там, где, сливаяся, шумят, обнявшись, словно две сестры, струи Арагвы и Куры…» Были ещё неясные слухи о суровых местных обычаях и крутом нраве горцев, но Маня гнала их, как недостойные. Пятнадцать республик как пятнадцать

Ознакомительная версия. Доступно 13 из 66 стр.