Донбасский меридиан - Владимир Георгиевич Нестеренко

Он устал бросать косые взгляды на медленные капельницы, даже ругал их за неспешную работу, убеждал себя в том, что его молодость быстро возьмёт верх над ранами, он отыщет Катю и будет по-прежнему любоваться стройной фигурой в платье в голубую полоску. Минутами даже забывался с мечтой в легкой дрёме и радовался такому состоянию, ибо она незаметно приближала к свиданию с Катей. Принесли бульон, головку кровати приподняли и накормили, как младенца. Вскоре он провалился в глубокий целебный сон.

Катя с нетерпением топталась у входа в реанимационное отделение, ожидая, когда Серёжу повезут в палату. Решила издали посмотреть на него и тогда решит: уйти ли из его жизни навсегда, или все же остаться. Завтра обещали снять с лица бинты, она сможет взглянуть на себя в зеркало. Ждала этой минуты и боялась нового лица. Не окончательного, лечащий хирург обещал продолжить борьбу за красоту. Какая уж тут красота, если кожа выгорела и скула обнажилась. Ничего хорошего не ждала. Но все же надеялась, что уродство не будет страшным. Сможет ли она жить с двойным лицом, сможет ли его показать Серёже? Уж нет сил выносить пытку неизвестности. Резиновые минуты ожидания тянулись бесконечно. Ждать свою судьбу не всегда подъёмное дело, тем более утяжеленную гирями военных ран. Но она ждала, как матери терпеливо ждали своих сыновей в военное лихолетье, как ждут и теперь весточки из окопов обозначившегося фронта.

Сергея Олейника из реанимации выкатили после двенадцати дня. Под белыми простынями его лицо, если бы не щетина на подбородке, не отличалось бы белизной. Мёртвенная бледность испугала, потому Катя не смогла заглушить в себе жалость и поступить, как задумала: только взглянуть издали, а уставилась на осунувшееся лицо с острым носом, подбежала и, зная, что он живой, мертвых в палату не возят, вскрикнула:

– Серёжа, милый, как ты себя чувствуешь?

Медсёстры, катившие оперированного, недовольно и властным взмахом руки остановили Катю, едва не бросившуюся на каталку.

– Больная, не мешайте. Приходите в палату позже.

– Катя, что с твоим лицом? – не спросил, а простонал Сергей, порываясь приподняться. Но ему не позволили двигаться.

– Больной, лежите спокойно!

– Я не больной, я раненый! – сердито возразил Сергей.

Катя опомнилась, вспомнила, что собиралась только издали взглянуть на Серёжу, и не ответила на его вопрос. Остановилась в коридоре, провожая взглядом свою любовь, словно в пламя пожара, сама пылая и выгорая изнутри, зачумлённой прошла по коридору, в изнеможении опустилась на попавшуюся кушетку, собирая в кулак волю, чтобы навестить Серёжу и сказать, что она его очень любит и будет за ним ухаживать, если позволят.

Не прошло и получаса, как из Серёжиной палаты вышел пожилой пациент с костылем и направился к Кате, недвижимо сидящей в телевизорном будуаре, отсчитывая минуты своей судьбы. Увидев девушку с перевязанной головой, а она смотрела в его сторону, жестом руки пригласил подойти. У Кати замерло сердце: посыльный от Серёжи! И сорвалась.

– Здравствуйте, Катя! – тихо сказал пожилой человек, мягкая улыбка на его губах служила хорошей вестью. – Сергей не спит и очень хочет с тобой повидаться. Иди, в палате он да я.

Кате сделалось холодно, она сжалась. Сердце звонко стучало, и девушку бросило в жар, румянец разлился на здоровой половине лица. С ним она и вошла в узкую палату, где стояли две кровати, слева укрытый простыней лежал Сергей. Он смотрел на дверь прямо, и в глазах невесты увидел панический страх. Она бесшумно пробежала по мягкому линолеуму к его кровати и уткнулась в левый бок. Слёзы не удерживала, лишь притихла под его рукой, которой он теребил русые волосы. Он заговорил первый:

– Здравствуй, Катюша, успокойся и расскажи, что с тобой случилось?

– Здравствуй, Серёжа, – подняла она голову, глядя на него всё теми же большими глазами, только слегка поблекшими от волнений. – Наш садик разбомбили, я спасала детей из огня, обожгла лицо и левую ключицу. Я потеряла красоту.

– Катя, для меня ты ничего не потеряла. Ты героиня! Расскажи подробнее, как это случилось?

Катя рассказала, захлебываясь словами. Он держал её руку в своей, и она чувствовала, как по ходу повествования всё сильней и сильней его гнев сжимает ей ладонь.

– В уцелевших больницах нет медикаментов, в городе жажда, кончаются продукты. Когда же у них кончатся снаряды? – Она пристально всмотрелась в его глаза. В них пылала ненависть, губы вмиг пересохли.

– После твоего рассказа мне не понять, почему раненых пленных укропов лечат в Ростове.

– Серёжа, выпей воды. – Она налила в стакан воды из графина, что стоял на столике, поднесла к его губам. Он жадно отхлебнул.

– Милый, тебе вредно волноваться. В твоих глазах пылает лютая ненависть. Она справедливая, но страшная. Надо без мести продолжать борьбу за свою землю.

– Ты считаешь, что это возможно?

– Да. Надо быть сильнее фашистов.

– Ты так говоришь потому, что я не отвернулся от тебя, а если бы наоборот?

– Я была бы вдвойне несчастна и взялась бы за оружие. Ты знаешь, как я хорошо стреляю.

Он ненадолго задумался, глядя в одну точку.

– Пожалуй, ты права, но ведь обидно получать пулю от своего обманутого соотечественника. Ладно, войну в сторону. Я хотел бы уехать домой вместе с тобой и прямо в загс.

Катя вновь зарделась и уткнулась ему в бок, а Сергей почувствовал влагу горячих слёз. Слёз судьбы. Зная о том, что и гибкость ума, и душевная доброта, какая рождалась в душе Кати, и горячая к нему любовь заменят потерянную красоту. В них всё взаимно, главное – взаимная любовь, а с нею дети. Фундамент семьи. Семья – это корни государства.

1

Дед Владимир, названный в честь вождя мирового пролетариата родителями, с выцветшим изрезанным морщинами лицом, но пышной, на удивление, шевелюрой, с протезом верхней челюсти, маялся с портретом отца, завернутого в наволочку.

Почти месяц он находился на своей даче, давно переписанной на младшую дочь Марию, в семье которой живёт, потеряв жену. Вернуться в город заставила нужда: захворал, надо показаться терапевту. Приехал, слава Богу, на старенькой «шестерке» без происшествий, вошёл в свою комнату и ахнул: на полу валялись ошмётки военных фотографий его отца-фронтовика из семейного альбома. На одной карточке отец стоял с товарищем возле тумбочки в форме красноармейца, сверлил своими пронзительными глазами каждого, кто смотрит это фото. Высокого роста, плечистый, он нёс, как тогда говорили, действительную службу в кавалерии. В клочья изорвана и истоптана групповая фотография бойцов взвода,