Отречение - Алиса Клима

Вера уже ждала его у ворот. Она была в бриджах и рубахе, заправленной кое-как за пояс. Ларионов старался не смотреть на нее слишком пристально.

– Вы проспали! – пожурила его Вера. Ромашка крутилась под ней.

Ларионов заметил, когда уже вскочил на лошадь, что под рубашкой на ней не было белья. Он почувствовал, как его накрыло жаркой волной. Зачем она так вела себя? Он ехал в молчании, обескураженный смелостью Веры или ее безотчетностью.

– Вы плохо спали? – спрашивала она. – Вы какой-то грустный. Как здорово выезжать в бриджах!

Ларионов вздрогнул.

– Я действительно мало спал, – признался он. – Не мог оторваться от Шекспира.

– Правда?! – воскликнула Вера. – Вам понравилось?

– Да, я был сильно увлечен… – промолвил он, покраснев.

– Поедем быстрее, – попросила Вера и пришпорила Ромашку.

Они скакали вдоль дороги, а потом свернули вправо. Вскоре они выехали на луг. Вера любила русские луга с их травами и бурьяном, выраставшими до пояса; неброскими, блеклыми, но создающими особое настроение мира и покоя цветами, которые так перекликались с ее собственным представлением о красоте. Она всегда была связана с природой – ее тянуло к земле, к ее простым, но богатым дарам, к ее запаху и силе.

Вера замедлила ход лошади и ехала в задумчивости. Она вспоминала, как Ларионов катал ее на даче и как они собирали цветы в полях, и он беспрестанно смотрел на нее с радостью, восхищением и надеждой. Она не знала, что он тоже вспоминал о том дне – и не раз, и даже сейчас тоже думал об их первой встрече.

– Я хочу показать тебе кое-что, – сказал вдруг Ларионов оживленно. – Поедем к той опушке. – Он показал направление рукой.

– А что там?

– Там стоит вековой дуб.

– Я никогда тут не видела дубов, – заметила Вера.

– А они тут не растут, Верочка, – ответил Ларионов. – Его посадили. Но, видимо, лет двести назад. Какой-то чудак решил увековечить память о себе.

– Интересно, что он чувствовал, что думал? – улыбнулась Вера.

– Боюсь, мы этого не узнаем. Я могу лишь сказать, что думаю и чувствую я. – Ларионов пришпорил лошадь.

– И что?

– Ну, например, я думаю, что тебе ужасно бы пошла форма, – улыбнулся он.

– Никогда! Слышите? Никогда я не надену форму! – крикнула Вера.

Они завернули в пролесок и проехали всего несколько метров, прежде чем перед ними вырос тот дуб. Он был такой ветвистый и курчавый, что сразу выделялся на фоне пихт и сосен, окружавших его. Вера мгновенно спешилась и, забыв про Ларионова, помчалась к столпу. Она распростерла руки и побежала вокруг него, подняв голову. Ветви кружились над ней, и солнце мелькало бликами на ее счастливом лице, а она смеялась и кружилась, не стесняясь своей радости.

– Как хорошо! – кричала она. – Как же хорошо, Григорий Александрович!

Ларионов спрыгнул с лошади и смотрел на нее, замирая от восторга и желания. Ее энергия, радость, безотчетность, азартность и любовь к жизни кружили ему голову. Он знал, что никогда ни к одной женщине он не питал таких сильных и всеохватывающих чувств. Он знал, что так же он чувствовал и тогда, когда судьба их свела в Москве. Только теперь она была от него далека. Ее близость была иллюзией. Он знал, что не должен лгать себе, мечтать о несбыточном. Но ему этого очень теперь хотелось. Он был готов на самообман, лишь бы эти мгновения были продлены. И он отдавался этому самообману. Он был готов на все ради этой радости. Но сейчас он сознавал еще одно: он хотел ее счастья не меньше, а больше собственного.

Ее безудержная, не прикрытая ничем вольность, с которой она, не обращая на него внимания, наслаждалась свободой, приносила ему не меньшую радость, чем его грезы о ней и удовольствие от близости к ней. Больше всего на свете он сейчас хотел знать, что она испытывает ежечасно эту радость и счастье. Теперь это было бы высшей наградой для него за все его муки и непростительные решения. И это знание наполняло его уверенностью в справедливости его положения и давало ему умиротворение, которое он недавно не мог и предполагать. Странное это было открытие: отказавшись от всего, что ему когда-то казалось важным, он получал самое драгоценное – радость.

– Ой, голова закружилась! – засмеялась Вера, и Ларионов инстинктивно обнял ее и усадил под дуб.

Он присел рядом и смотрел на нее безмолвно, не в силах о чем-либо сказать. Он был охвачен таким волнением, что его заботило теперь лишь одно: не нарушить ее счастья обычной мужской грубостью, которая невольно могла прорваться из-за ощущения свободы и вседозволенности.

– Как хорошо, правда?! Ведь хорошо? – улыбалась Вера.

Ларионов поспешно отвернулся от нее и напряженно смотрел перед собой, огорченный своей неуклюжей попыткой скрыть неумолимое влечение. Он прерывисто заморгал и посмотрел на нее.

– Хорошо, – выдохнул он, запрокинул голову к дубу и закрыл глаза, чтобы не видеть ее и овладеть собой.

Вера оказалась так близко к нему, что невольно уставилась на его лицо – он сидел слева от нее, и она вблизи могла видеть его ожоги. Ларионов почувствовал это, и его охватила нестерпимая боль. Он взглянул на нее, и Вера неловко улыбнулась, заметив его печаль. Ларионов немного подался вперед, растирая лицо. Он никогда не думал, что может быть так больно и что боль эта была почти физической.

– Что с вами? – не выдержала Вера.

– Свет слепит, – вымолвил он, не в силах преодолеть стыд.

Ему хотелось, чтобы она никогда не видела его лица – изуродованного, отвратительного.

– Ну что вы? – Вера непринужденно улыбнулась, почувствовав к нему нежность. – Мы же в лесу! – Она засмеялась, чтобы отвлечь его.

– Я знаю, – сказал вдруг он, – я выгляжу весьма глупо и нелепо. – Он слабо улыбнулся, обернувшись к ней. – Тебе наверняка кажется, что я не самый радостный собеседник, что я не испытываю счастья, что я мрачен…

– Вовсе нет, – прервала его Вера серьезно. – Если бы я так думала, я бы не стала проводить с вами время!

Ларионов усмехнулся.

– Дело в том, что я сам так думаю. Но правда в том, что я действительно сейчас счастлив. Я просто не знаю, как выразить это, и веду себя неуклюже.

– Я понимаю, – тихо сказала она, перебирая пуговицы на брюках. – Вы же мужчина…

– А что это должно означать в данной ситуации? – невольно рассмеялся Ларионов. – Это прозвучало как «вы же дурак», что вполне справедливо соответствует понятию «мужчина».

Вера рассмеялась в ответ.

– Мне с вами не скучно, – вдруг сказала она. – В вас есть пространство…

– Поверь, оно