Король - Бен Кейн

– Тебе два и мне два, – сказал я, предупреждая его отповедь. – Можем съесть по пути к замку.

Генри сдался – перестал ворчать и налег на угощение.

Часовые на входе в замок, неряшливые, в покрытых бурой ржавчиной кольчугах, обратили на нас не больше внимания, чем их товарищи у городских ворот. Это равнодушие объяснялось тем, что во внутреннем дворе собралась большая толпа. К нашей радости, выяснилось, что граф Энгельберт вершит суд в большом зале.

Лошадей мы оставили на попечении тонкого как жердь, остролицего мальчишки лет двенадцати. Оживившись при виде двух серебряных пенни, которые Генри пообещал ему за труды, парень поклялся охранять коней даже ценой собственной жизни.

– Смотри не подведи, – спокойно предупредил его Генри. – Иначе мы найдем тебя и распорем от яиц до подбородка, как поступили с множеством сарацин.

Парень побледнел и кивнул.

Мы примкнули к очереди просителей. Местные жители излагали свои жалобы Энгельберту, который выслушивал их сидя, закинув ноги на стол и поигрывая кинжалом. Граф олицетворял собой воплощение скуки. Очередь продвигалась со скоростью улитки, но мы старались не привлекать к себе внимания и не осмеливались лезть вперед. Перекидываясь словом-другим, мы делали это как можно тише – чем меньше людей услышат французскую речь или мой скверный немецкий, тем лучше. Время тянулось. Я прислушивался к разговорам вокруг, стараясь что-нибудь понять. К моей досаде, уловить удавалось лишь отдельные слова, но не общий смысл. За долгое путешествие я смогу взять еще много уроков у Генри, утешил себя я.

Когда часы на городской колокольне пробили один час, были рассмотрены только два дела. Я приуныл. Энгельберт не обязан выслушать обращения всех стоящих в очереди. Он может остановиться, когда ему надоест. Но нам повезло: граф разозлился на одного крестьянина, причитавшего изо всех сил. Генри со смехом перевел: бедолага жалуется, что сосед ворует у него кур. Не впечатленный его обвинениями, Энгельберт приказал убрать несчастного селянина с глаз долой. Затем он отказался выслушивать следующего просителя, некоего торговца, раздраженный его заиканием, а следующий приговор вынес, как только выслушал объяснения. Продвинувшись в очереди на три шага, мы оказались достаточно близко, чтобы рассмотреть Энгельберта.

Графу было лет тридцать пять, редеющие каштановые волосы отступали от высокого лба. Хотя он и разозлился на того крестьянина, лицо его не утратило дружелюбного выражения; в эту минуту он смеялся над какой-то шуткой последнего из просителей. Но расслабляться не стоит, напомнил я себе. Энгельберт – наш враг.

Наконец пришла наша очередь. Заскучав и замерзнув за время ожидания – как и во всех больших залах, сквозняки гуляли, как по амбару, – я принял смиренный, но бодрый вид. По знаку майордома мы подошли к столу Энгельберта, и оба отвесили низкий поклон, как договаривались. Лесть в таком деле – не помеха.

Поначалу граф равнодушно оглядел нас. Затем увидел, что заляпанная грязью одежда и кинжалы на поясе отличают нас от прочих просителей, – и посерьезнел. Мы были чужаками, притом вооруженными. Вскинув бровь, он сказал что-то по-немецки.

Генри ответил, я разобрал слова «Святая земля», выученные по пути в Горицию. Тьютон сообщал Энгельберту, что мы возвращаемся из паломничества.

Лицо графа оживилось. Он задал один вопрос, потом другой, третий. Я понял, что упоминаются Иерусалим, Салади, Леопольд и Ричард.

Генри отвечал спокойно и взвешенно, без спешки. Я стоял рядом, жалея, что не понимаю почти ничего. Чем меньше выболтаем, тем лучше, посоветовал я Генри, пока мы ждали. Излагай наше дело просто, наставлял его я, и не рассказывай без особой надобности о де Бетюне и купце Гуго. Генри был не в восторге, но согласился, что нехорошо получится, если Энгельберт полюбопытствует и пригласит паломников к себе. Перстень, предупредил я, тоже привлечет слишком много внимания. Тут мой спутник заупрямился, твердя, что король приказал поднести кольцо Энгельберту. Встревоженный, я кое-как убедил его не предлагать такой дорогой подарок без крайней необходимости.

Граф задал очередной вопрос, Генри ответил. Я уловил слова «Акра» и «Яппа». В памяти всплыл тяжелейший переход от одной к другой, затем тяжелейшая битва против Саладина под Арсуфом. Я искоса посмотрел на Генри, лицо которого оживилось. Ему тоже довелось быть там. Я забеспокоился, как бы он невольно не выдал что-нибудь, касающееся Ричарда. Чем проще, тем лучше, мысленно советовал я.

К Энгельберту подошел гонец, дав мне возможность перемолвиться с Генри.

– Ты попросил охранную грамоту? – сказал я. – Он ее выдаст?

– Да, я сразу завел разговор об этом. Но он тут же начал задавать вопросы. Очень любопытствует насчет войны с Саладином. Пришлось рассказать. Что оставалось делать?

Я не ответил. Не уважив Энгельберта, мы рискуем не получить охранную грамоту и проводника. Если сообщим слишком много подробностей, он может заподозрить, что наш хозяин – не де Бетюн, а некая более важная особа. По пути мы посетили достаточно много портов, чтобы весть о прибытии короля широко распространилась.

Закончив дела с гонцом, Энгельберт снова перевел взгляд на Генри. Несколько раз прозвучало слово «Herr», что по-немецки означает «господин» или «хозяин». Генри ответил: «Де Бетюн» и «Гуго» – и снова попросил охранную грамоту. Это я понял, как и сказанное мгновением позже «bitte» – «пожалуйста».

Встревоженный тем, что в его голосе прозвучало отчаяние, я повернул голову в сторону Генри, как бы случайно. Он на меня не смотрел. Я потихоньку сдвинул вбок ногу и толкнул его.

Он глянул на меня, и я прошептал одними губами: «Не отдавай перстень». По его лбу пробежала морщина. Губы его зашевелились, произнося: «Что?»

Господи, подумал я.

Последовал вопрос Энгельберта. Граф нахмурился. Генри медлил с ответом.

Я отбросил осторожность.

– Что он говорит?

– Что может предоставить нам охранную грамоту и Божий мир, но проводников, знающих горы, найти сложно. Денег хочет, так мне кажется.

Мы обменялись озабоченными взглядами. В кошелях у нас имелись только серебряные монеты: на еду хватит, но совсем недостаточно для того, чтобы задобрить человека вроде графа Энгельберта.

Генри, как и я, всегда предпочитал действовать решительно. Челюсть его выпятилась, он стал шарить в кошеле и вытащил перстень.

Энгельберт смотрел на него с неприкрытой алчностью. Густо-красный рубин был величиной с большую горошину. Целое состояние по любым меркам. Граф протянул руку и принялся молча рассматривать перстень. В воздухе повисло напряжение. Спустя несколько мгновений Энгельберт широко улыбнулся.

Мы с Генри облегченно переглянулись.

Граф поблагодарил