Дэвид Бейкер - Путь слез
Петер закричал и яростно замахнулся дубовым посохом прямо в лицо солдату. Оторопевший воин упал навзничь, хватаясь за разбитый и кровоточащий нос и прикрываясь руками от нападок неистового священника, который избивал его с яростью праведного гнева.
Помощник с ревом повалил старика на землю, тяжело ударив его два раза по лицу. Но за это он заплатил сполна, ибо только старик упал в пыль дороги, как в драку вступила его верная армия!
Отто из Вейера, плотный и крепко сложенный, покинул мучающегося брата и повел товарищей против удивленных стражников. Детские кулаки без разбору колотили и пинали по взрослой плоти. Ион-первый поспешал позади всех и нечаянно ткнулся носом в огромную, мускулистую ляжку. Он схватил ее обеими руками и, насколько широко позволили челюсти, вцепился в нее мелкими острыми зубами, за что и был щедро награжден вражеским воплем, куда как приятным его слуху! Солдат с воем колотил решительного грызуна, пока Георг своей крепкой головой не врезался аккурат в самую промежность, поразив ненавистного врага в самое незащищенное место.
Тем временем Соломон пришел на подмогу Карлу, ожесточенно рыча и набрасываясь на общего противника, жадно разрывая его одежды и кожу. Вил и Томас вцепились в спины остальных двух стражников и наносили им удар за ударом, пока банда товарищей колотила, кусала и царапала все, что попадало им под руки.
Но взбешенные воины вскоре оправились от неожиданности и стали немилосердно бить по детским плечам и головам своими дубинками, страшно избивая крестоносцев, от чего они повалились на землю, харкая кровью. Наконец обессиленные крестоносцы взмолились о пощаде.
Окровавленные солдаты встали, широко расставив ноги, и взирали на Петера, который поднял к ним дрожащую руку.
– Довольно, – прошептал он. – Довольно.
Старик медленно поднялся на ноги. Его опухшее, все в синяках лицо кровоточило, но в глазах еще горели искорки.
Стражники рычали угрозы в лицо Петеру и его побежденной армии.
– Пощады? Ну, как же, пощады захотели! Вас просто вздернут…
– Нас не вздернут! вызывающе ответил священник. Старик сплюнул сгусток крови к ногам одного из солдат. – Это вам надобно бояться за свои жалкие души, ибо вы подняли руку на священника…
Речь Петера резко оборвал детский голос.
– Сюда, папа Петер, быстрее! – навзрыд закричала Мария. Все глаза устремились на нее. Она бежала к Отто, который бережно держал голову Лотара у себя на коленях. Петер прошмыгнул мимо стражников и упал на колени рядом с мальчиком. Лотар лежал тихо и неподвижно. Его коричневая крошечная туника была запятнана кровью, которая сперва текла из уха, а теперь перестала. Старик нежно взял бледное умиротворенное лицо мальчика в свои руки и испустил стон к небесам.
Стражники грозно зашагали к Петеру и швырнули его на дорогу, ткнув его лицом в свежую кучу лошадиного навоза. Помощник прорычал сгрудившимся крестоносцам.
– Лучше позаботьтесь о своих душонках. До завтра вас повесят, а этот самозванец отправится первым.
С дороги послышалась сдавленная брань Петера, который рывком освободил лицо от липких испражнений.
– Горе вам троим. Горе вам! – Он обратил к своим врагам пылающие божественным гневом очи, словно сам архангел с небес. – Вашим смертным душам грозит вечное проклятие. In nomine Patris, et Filii et Spiritus Sancti… Сейчас я отправлю ваши грешные души прямиком в вечный ад! Отпустите нас немедля!
Помощник презрительно усмехнулся.
– Что за помешательство тут происходит? Разве ты священник? Посмотри на себя! Scheisse – вот твои слова! – Он рассмеялся вместе с товарищами.
– И впрямь, лошадиный навоз, – добавил другой. – Да еще и со всего рта свисает, старый дурак!
Обеими огромными руками помощник схватил священника за рясу, но своим пристальным взором Петер лишил его присутствия духа. Старик выпрямился, потом достал ирландский крест из-за пазухи и вытянул его перед троицей.
– Мне осталось лишь произнести вечное проклятие на каждого из вас, но прежде мне следует напомнить вам и о земных последствиях.
Солдатам стало не по себе. Зрелище становилось правдоподобным, и они испугались.
– А что, – один прошептал другому, – ежели он и есть священник, знаешь, из тех, что бродят по разным землям?
Тот только пожал плечами, но помощнику стало любопытно.
– Что еще за последствия, старик?
– Хм. Посмотрите на себя. Как на вас посмотрят, доложи вы о побоях, которые претерпели от рук малых детей и дряхлого старика.
Солдат взглянул на избитых, окровавленных товарищей. Он тихо выругался и пихнул коленом Петеру в живот, снова повалив священника на землю.
– А теперь немедля убирайся со своим поганым отродьем прочь с моих глаз. Вон из моего города, иль, клянусь всеми святыми, мои люди искрошат вас на мелкие кусочки вон в том дальнем проулке.
Когда солдаты скрылись за углом, Петер закрыл глаза и вознес краткую молитву благодарения, а потом подполз к Лотару. Возле него уже сидели Вил с Карлом и смотрели на своего павшего друга, которого знали с самого его рождения, который связывал их с дорогими воспоминаниями о доме. Петер не произнес ни слова, а только смотрел на застывшего Отто, который нежно обнял тело братика обеими руками. Вил и Карл помогли старику подняться на ноги, и он, встав, коротко обозрел притихших спутников.
Петер гладил по головам своих кротких агнцев – одного за другим – и ободряюще улыбался. Потом, сдавленно рыдая, он обнял несчастного Отто, и скорбная процессия избитых в кровь крестоносцев направилась к вратам Дюнкельдорфа.
Дети смотрели прямо перед собой, не обращая внимания на насмешки горожан, на камни и комья глины, которые изредка пускали в их сторону. Ибо теперь их сплачивало то единство, которое рождается только в страданиях, и оно объединяло их так крепко, что никакое слово глумленья или унижения не могло разорвать этой связи. Но дорога была к ним милостива и вскоре вывела их из ужасного города. Они вернулись на приречную дорогу и вскоре нашли подходящее место для ночной стоянки. Здесь, под узловатым дубом, в свете розового закатного солнца они положили маленького Лотара в неглубокую могилу. Рыдающий Отто прижал к груди деревянный крест Лотара и прицепил его себе на пояс, а свой крестик установил в изголовье Лотару.
– Теперь я понесу твой крест, брат.
Дети тихо отступили в удлиняющиеся сумеречные тени. Они разбрелись по парам, чтобы выкупаться в реке и перевязать друг другу раны. Поддавшись исцеляющему покою звездного неба, они стали перешептываться о горестях и бедах дня прошедшего. Только Петер сидел молча, уставившись на крохотный, потрескивающий костер, пока его сердце не воспламенилось вновь. Он приказал хромоногому Соломону сидеть на месте, а сам тревожно вышел на поляну, где лег посреди росистых трав и обратился лицом к лицу к звездному пологу у себя над головой. Безучастное созерцание вскоре оборвалось: Петер вскочил на ноги, подняв к небесам сжатые кулаки.
– Почему, Боже мой, за что? После всего случившегося Тебе бы должно устыдиться и спрятаться! Почему Ты так несправедлив к сим невинным? Потрудись взглянуть на них и увидишь, что они любят Тебя! А Ты молчишь и даже рукой не шелохнешь. Одной Твоей мысли хватило бы, чтобы спасти их, но Тебе все равно! Если бы Ты был всего-то жалким плодом моего воображения, о, насколько бы мне легче было жить.
Я не ведаю, что мне делать с Богом, которого я не понимаю. Тем не менее, Ты не просвещаешь меня, а ожидаешь моей невежественной благодарности за все. Ха! Как усердно я не старался, я могу поблагодарить лишь за… за ту слезу, которую пустил Томас, когда хоронили бедняжку Лотара. Кроме сего, мне не за что благодарить Тебя. Не за что!
Петер метался в сумерках, размахивая посохом и угрожая небесам и земле, пока обессилено не упал на колени.
– Ты сказал пускать детей приходить к Тебе и Ты сохранишь их в покое. Лжец! Обманщик! Эти страждущие дети – они пришли к Тебе, они умоляли Тебя о милости, но нет у них покоя а только несчастье и смерть.
«Господня земля и все, что наполняет ее», так? А сегодня Ты отказался уделить им самую крохотную милостыню. Да что Ты за Бог? Какому бессердечному чудовищу служу я?
Петер снова вскарабкался на ноги и беспокойно зашагал по кругу. Так он ходил и ходил кругами, глубоко вонзая посох в рыхлый дерн. Потом он стал кричать.
– Уже семьдесят семь лет я хожу по этой обездоленной земле, но я все равно не понимаю Тебя. Я прилежно изучал Твое Слово Я стойко выдерживал жалкую, пустую набожность Твоей Церкви и усердно роднился с самыми презренными из Твоих убогих созданий. Многие часы я терпел боль, молясь на коленях… и все это вопреки Твоему вечному молчанию! Я упражнял свой ум во всех делах, которые на земле и на небе, но никогда понимание Тебя не было более скудным, чем сейчас. Почему Ты прячешь Свою истину от меня? Разве Тебя нет? Разве Тебе все равно?