Нерон. Родовое проклятие - Маргарет Джордж

И Крисп рассмеялся, как будто не хотел, чтобы я принял его слова всерьез.

– Не могу поверить, что ее мать красивее, – заметил я. – Расскажи об их семье.

– Они из рода Поппеев. Дочери четырнадцать. Ее муж, как ты мог убедиться, гораздо старше.

– Менелай! – воскликнул я.

Теперь все встало на свои места. Я видел Елену Троянскую. Я понял причину Троянской войны, понял молодого Париса и понял, почему он украл ее у старого Менелая.

– У тебя разыгралось воображение, придержи коней, Луций, – покачал головой Крисп. – Руфрий не Менелай, и героев, подобных героям Илиады, не существует. Их никогда и не было, разве только в голове Гомера. Если захочешь их найти, познаешь очень сильное разочарование, которое будет преследовать тебя всю жизнь.

Шло время. Я вырос. Я преуспевал в учебе по всем предметам, в числе которых были история, риторика, ораторское искусство, поэзия, музыка и атлетика. В последней дисциплине я был особенно хорош, ведь с каждым днем я становился выше, сильнее и потому показывал всё лучшие результаты.

Аполлоний – верный своему слову тренер – не отменил ни одного занятия. Если же я не мог уйти с виллы по прихоти матери, то посылал ему весточку, чтобы он не ждал меня попусту. Он придумал хитроумный способ определения моих успехов. Я должен был бежать что есть силы всю дистанцию по полю. Аполлоний в момент старта начинал лить воду в миску через заранее приготовленную воронку. Как только я пересекал финишную черту, он прекращал лить воду, а ту, что оказывалась в миске, переливал в специальную склянку. Я бежал снова, и Аполлоний использовал только воду из этой склянки. Если я финишировал раньше, чем заканчивалась вода, значит пробежал быстрее, чем в прошлый раз. Если вода заканчивалась раньше, значит медленнее. Сложнее всего было сохранить воду в плотно закрытой бутылке, чтобы ни капли не испарилось до нашей следующей тренировки.

Бесспорно, я был хорошим бегуном, но в борьбе преуспел еще больше. Аполлоний говорил, это потому, что я хорошо умею перемещать центр тяжести, сохранять равновесие и отлично чувствую время.

– Будь у тебя мышцы как у погонщика мулов, ты бы мог стать великим борцом. – Аполлоний рассмеялся. – Как легендарный Милон Кротонский.

Милон много раз побеждал в Олимпийских играх. Он был таким превосходным атлетом, что некоторые верили, будто он сын самого Зевса, – никто из смертных не смог повторить его достижения. По легенде, Милон мог унести на плечах быка.

– Вряд ли я разгуливал бы с быком на плечах, но Аникет рассказывал, что Милон был еще музыкантом и поэтом и что его обучал Пифагор. Вот это – предмет моей зависти.

– Ты умен, – заметил Аполлоний.

– Кто умен? Марк? – вступил в разговор Крисп.

Он часто приходил посмотреть на наши с Аполлонием тренировки и хранил в тайне мое настоящее имя.

– Когда дело доходит до борьбы – да. Но признаюсь, я мало смыслю в делах сената и тому подобных вещах, – ответил я.

– О, я тоже!

К этому времени срок пребывания Криспа в должности консула подошел к концу, но он довольно часто бывал в сенате и при всем этом искренне интересовался моими успехами в атлетике, всегда меня подбадривал, приходил посмотреть, как я тренируюсь и как выступаю на небольших местных состязаниях. И хранил в секрете наше родство.

– Гораздо интереснее побольше узнать о Милоне Кротонском, чем о том, кто и как голосует в сенате. – Крисп повернулся к Аполлонию. – Когда ближайшие состязания?

– В следующее полнолуние. Забе́ги на стадий, двойной стадий и борьба.

– Что ж, – присвистнул Крисп, – тогда тебе надо усерднее тренироваться.

Он облокотился на ограду между газоном и площадкой для тренировок, а я, глядя, как он сутулится, понял, что ему трудно стоять.

– Ты очень много работаешь, – сказал я. – Тебе надо отдохнуть.

Крисп улыбнулся, но это была лишь слабая имитация его обычной широкой улыбки.

– Ты прав, я действительно подустал, – сказал он и, чтобы отшутиться, добавил: – Состязания и забеги уже не для меня.

В этот момент солнце осветило лицо Криспа, и я с тревогой заметил, что кожа у него зеленоватого оттенка.

* * *

Крисп слабел с каждым днем. Силы к нему так и не вернулись и убывали, несмотря на все указания, которые мать отдавала его врачам и поварам. Спустя месяц он уже не мог встать с постели и начал терять зрение.

Мать была в отчаянии, я – напуган. Крисп не мог нас оставить, он не мог нас бросить! Он был моим защитником, моим другом, моим учителем. Я не представлял свою жизнь без него, и мне порой казалось, что, если я очень сильно захочу, если мое желание будет по-настоящему сильным, я смогу обратить вспять то, что пожирало его изнутри.

Я забыл о занятиях, забыл о тренировках. Боялся уйти с виллы, как будто мое присутствие могло предотвратить несчастье. Ни о чем особенно не думая, я бродил по плохо освещенным комнатам, пустым коридорам и сырым кладовым, куда раньше почти никогда не заглядывал. Именно в одной из таких кладовых однажды днем я увидел женскую фигуру – незнакомка аккуратно расставляла на столе небольшие флаконы и пузырьки. Если женщина была из прислуги, то наняли ее недавно, я ее не знал.

– Ты кто? – спросил я, шагнув в кладовую.

Она обернулась, и какая-то искорка на мгновение вспыхнула в моей памяти – я видел ее прежде.

– Здравствуй, – бодро откликнулась она.

– Ты новенькая? – осторожно спросил я.

– Я приехала, чтобы помочь госпоже Агриппине в излечении ее дорогого супруга.

Голос. Ее голос. Где я мог его слышать?

– Она вызвала тебя?

– Да. Меня часто вызывают, когда врачи, несмотря на все свои знания, заходят в тупик.

– И сейчас… именно это сейчас и происходит?

– Боюсь, что да. Ни одно из моих снадобий не помогает. Кажется, я бессильна.

– Он не может умереть! – чуть ли не взвыл я.

– Может, – вздохнула женщина. – И умрет.

– Нет!

– Я видела слишком много смертей, чтобы ошибиться.

– Но что его убивает?

– Не могу сказать, это загадка. Как будто его тело вдруг сказало: «Хватит».

– Тела сами себя не убивают! – выкрикнул я. – Что-то отбирает у него жизнь!

– Ты еще слишком молод и многого не знаешь. На самом деле тела принимают решение умереть, а нам не дано узнать почему. Только боги…

– Я проклинаю богов!

– Никогда так не говори! – Женщина заметно встревожилась. – Никогда.

– Почему? Что может быть хуже того, что они мне уже сделали?

Женщина покачала