Чужие. На улице бедняков. Мартин Качур - Иван Цанкар

Он так неуклюже, с грохотом придвинул к ней стул, что разбудил старика Сикору.

— Берта, голубушка, ты не сердись… сердце у меня и вправду глупое, но зато руки надежные и работящие… ничего не бойся, я буду тебя носить на этих самых руках… Берта, голубушка…

Берта отложила работу, по щекам ее текли слезы. Она еще никогда не видела его лицо таким бледным и сморщенным, а глаза — кроваво-красными и мутными.

Старик зашевелился на кровати.

— Ты, Берта, — заговорил он сонным голосом, — не смей его бранить! Молодым людям нужно давать немного свободы, особенно если это художники… смотри у меня!..

Сливара охватило противное чувство, и сам он показался себе смешным. Он быстро встал и вышел в другую комнату, а когда в дверях оглянулся на Берту, в глазах его была почти враждебность.

Сразу после нового года профессор Бреннер уволил Сливара — выполняемая им работа была закончена. Расчет получил именно он, а не другие еще и потому, что он был «чужак» и, кроме того, последнее время трудился нерасторопно и не очень старательно.

Сливар медленно побрел домой. Он думал о чем-то совсем другом, о посторонних глупостях, даже о каких-то мальчишеских, веселых затеях, ему было страшно ускорить шаг, страшно ступать слишком твердо; он боялся тряхнуть головой и посмеяться над своими дурацкими, несуразными мыслями, чтобы в тот же миг не навалились на него заботы — мрачные и безмерные, они тихо крались за ним, он отчетливо различал их поступь, понимая, что скоро придет минута, и они, словно ватага пьяных подонков, окружат его и, набросившись, станут плевать ему в лицо, грубо срывать одежду. Но пока еще их время не наступило, и он шел как можно медленнее, забавляясь пустяковыми мыслями, останавливаясь перед витринами, разглядывая женские платья, усмехаясь при виде пестрых афиш, хотя в них не было ничего смешного.

Придя домой, он заперся в своем ателье. Понурив голову и сурово насупив брови, он ходил тяжелыми шагами от стены до стены и обратно. В соседней комнате, перед запертой дверью стояла Берта и прислушивалась. С того самого вечера на лицо ее легла тень, которая уже не исчезала.

Сливар знал, что его ждут непомерные, беспросветные заботы, и добровольно открыл им двери…

Эх, Сливар, об этом нужно было подумать раньше! Но ты все знал и спокойно дожидался, когда к тебе заявится бедность. Где твои великие творения, которые ты без конца замышлял и которые должны были принести тебе славу и деньги! Пусто в мастерской, такой красивой, просторной, а ведь ты хотел заполнить ее бессмертными шедеврами! Но замыслы твои слишком долго обитали в мечтах, они утратили ясность и живость, и если бы сейчас ты взялся за их воплощение своими неуклюжими руками, получились бы искаженные образы, пародия на прежнее совершенство… Что случилось с тобой, Сливар? Разве ты не надеялся, что жизнь твоя будет полна солнца, сердце станет богатым и радостным, а руки обретут смелость и свободу? И вместо этого заточил себя в тюрьму…

Он сжал губы и зажмурился — ему хотелось отделаться от чего-то назойливого, а может быть, что-то обдумать.

«Произошло событие чисто внешнего порядка, я знал, что оно произойдет рано или поздно. И тут нет ничего удивительного, хотя нельзя отрицать, что меня это повергло, в величайшее смятение. А дело-то совершенно обыденное и простое — нужно найти другую работу, и все снова будет в порядке…»

Он машинально открыл дверь в соседнюю комнату, надел пальто, надвинул на лоб шляпу.

— Ты куда, Павле? Ведь уже поздно, подождал бы хоть ужина!

Сливар удивился: голос донесся совсем из другого мира. Он внимательно посмотрел по сторонам и пришел в себя.

— У меня, Берта, важное дело! Но я скоро вернусь, а ужин ты убери, если я не поспею вовремя.

Ему было жутко сесть сейчас за стол, притворяться, расточать привычные улыбки, вступать в разговоры. Мысль подойти к Берте, взять ее за руку и сказать, что у него больше нет работы и что нужно как-то перебиться, ему даже в голову не приходила. Мол, не расстраивайся, все образуется! Если сегодня будет хуже, завтра станет лучше! Работы в городе достаточно, следует только ее поискать. Ведь такие люди, как я, всегда нужны. Все образуется, только ты будь веселой и не думай о таких вещах, о каких лучше не думать. Веселым людям деньги дождем сами с неба сыплются, знай себе подставляй ладони. Стоило ему так сказать, и на лице ее появилась бы улыбка, они посмеялись бы вместе, а на следующий день он нашел бы сколько угодно работы.

Быстро стемнело, ночь выдалась холодная, мороз пощипывал щеки. Сливара бил озноб, он поднял воротник и, ссутулившись, быстро зашагал к центру города. Неожиданно у него появилось чувство, что до ярко освещенных улиц, где сразу окажешься среди веселых людей, где тепло, шумно и нет никаких забот, бесконечно далеко. И действительно, дорога была долгой и тоскливой, Сливар озяб. Дул ледяной ветер, на углу в лицо ему ударило жгучими иголками, он чуть не задохнулся. Изредка мимо пробегала закутанная согнувшаяся женщина, раздавался скрип входной двери, и снова на улице никого не было. Сливар остановился у какой-то стены, совсем измученный и несчастный.

— Кабы у человека был дом! — проговорил он вслух, но когда услышал свой голос и понял смысл сказанных слов, его охватил ужас.

— Кабы у человека был дом!

Он ходит по чужому городу, спит на чужой кровати, сидит за чужим столом и радуется, если может морозной ночью выйти на улицу, чтобы побыть одному и иметь возможность отдаться своей тоске, не опасаясь, что кто-то его подслушает и удивится, а то и посмеется над ним.

Кабы у него был дом — ночь так холодна, и так тяжела печаль, что один он не в силах справиться с ней, впору упасть где-нибудь на углу, закрыть глаза и уснуть… Ах, если бы тогда кто-то подошел к нему, коснулся его любящей, знакомой рукой и заглянул в лицо любящими, знакомыми глазами: «Павле, ты что же, меня не узнал? Пойдем со мной, там, где я, там и твой дом, наш общий дом, теплая комната ждет тебя так же, как мое сердце…» Кабы у человека был дом!..

Он вернулся в свою квартиру. Едва он вошел, Берта накрыла на стол и подала ужин. В комнате было тепло, от светлых стен исходил покой, лампа горела светло и приветливо. В