Дервиш света - Михаил Иванович Шевердин

Он элегантно берет под козырек, и любезно говорит:

— Мы вас ищем, доктор, по срочным делам!

— Что случилось? Кто-нибудь заболел?

— Никак нет… Приятная новость.

Доктор недоумевает, и потом, он в самом скверном настроении. А когда человек, в таком настроении, что может произойти приятного? Все ему видится в черном свете. Даже далекие горы…

— Разрешите доложить! Получено в канцелярии нашего губернатора предписание вам выехать в город Бухару.

— Мне? В Бухару?

— На дворцовый прием к их высочеству эмиру Бухарскому.

— Но я не подчиняюсь ни их высокопревосходительству, ни эмиру… Какое-то недоразумение. У меня свое полковое начальство!

— Все уже согласовано! Давайте возвратимся в Самарканд. Там вы познакомитесь с бумагами и… Это же интересно — съездить в командировку на казенный счет. И притом… Раз вас приглашают… А вдруг там кто-то из наследников эмира заболел? Думаю, эмир не слишком неблагодарная, пся крев, скотина. Говорят, у них в Бухарском ханстве подарки в моде! Поехали!

«Что им от меня понадобилось в Бухаре? — думал доктор. — Впрочем… Черт возьми! — Не с Каратагом ли это связано? Не было печали. Впрочем, наверное, нет, ведь прошло уже два года…»

Поезд, бойко стуча колесами по стыкам рельс, мчал доктора и его сыновей в Бухару. Перед глазами доктора почему-то стоял визирь Сахиб Джелял в его ослепительной магараджской чалме, с бородой ассирийца. Наверное, потому, что он, Джелял, во время недавней спасательной экспедиции в Гиссарскую долину в Каратаг представлял Бухарский эмират, куда по приглашению их высочества эмира Сеида Алимхана теперь ехал Иван Петрович.

В открытое окно рвался сухой горячий ветер, трепал пряди волос младшего сына, спавшего на нижней полке. Напротив безмятежно созерцал неведомые сны старший. А доктор все перебирал в мыслях варианты: и что это понадобилось от него, обыкновенного всего-навсего врача, властелину Бухарского ханства?

А ведь не без задней мысли визирь Сахиб Джелял при расставании на перевале Тахта-Карача заметил:

«Все пути, сколько бы они ни петляли по пустыне, приводят к колодцу со сладкой водой… водой дружбы».

Да, эмирский вельможа Сахиб Джелял не без оснований провозглашал себя другом доктора и всячески подчеркивал свое дружеское расположение. И сердце доктора всегда словно погружалось в горячую жидкость, едва на ум приходил этот «путник, стремящийся всегда к неведомому», высокомерный, надменный, но полный великодушия, — Сахиб Джелял.

И чувство напряжения и тревоги стушевывалось при мысли, что в Бухаре есть человек, настроенный доброжелательно.

«Тогда я смогу показать сыновьям Бухару. Ведь Джелял сказал: «Джигиты — приезжайте! Зрелище благородной Бухары — для просвещенных. Кто не видел Бухары, знания о мире того — ничто!»

Вагон качался и стучал, паровоз оглашал пустыню мелодичными свистками. Мимо проносились ночные просторы, полные духоты и запахов песка и полыни. Ребята спали, а чувство тревоги не проходило.

Поезд пересек границу Туркестана и Бухары. И не то, что бы доктор опасался чего-то, но тревога закралась в его сердце. Он понимал, что хоть Бухара — самая азиатская из азиатских деспотий, но ни ему, ни его сыновьям там ничего не грозит.

«Властелин наш всемогущ! — утверждал визирь Сахиб Джелял. — У нас рот зашей иглой! Сожги написанное! Спрячь язык, проглоти! Не дыши! Могущество мангыта, нашего владыки, преславного, победоносного, подателя милостей, сияет над Бухарой».

И в то же время Сеид Алимхан, оказывается, ненавидел и боялся Сахиба Джеляла, своего доверенного помощника, правую свою руку, и не прочь был бы при случае отсечь ее. А за что? Визирь Сахиб Джелял первым, быть может, произнес на одном из эмирских диванов: «Надлежит любить родину», а не традиционное и обязательное: «Я люблю аллаха». Произошел спор. И тогда Джелял сказал: «Надлежит бояться аллаха!»

«Плевелы» — так называл Джелял придворных вельмож — подняли крик и вопль. Эмир не проявил открыто гнева, а дал понять визирю свое неудовольствие своеобразно, по-восточному.

«Мне непонятны газии, ищущие славы не во имя веры, а ради презренных мирских утех». Возражение Джеляла «опустило на лик эмира тень».

Визирь Сахиб Джелял сказал во всеуслышание: «Опасность грозит нашей родине Бухаре, и тем доблестнее надлежит быть и вам, ваше высочество, и нам — воинам пророка».

Эмир стерпел и такое высказывание Джеляла, потому что еще верил ему, зная его как прославленного воина Арабистана и Магриба, грозу кяфиров-колонизаторов и неверных-империалистов.

Но уже в Гиссаре визирь Сахиб Джелял намекнул доктору, что вскоре он покинет Бухару:

«Мы уйдем в хадж. Наш эмир не терпит, когда ему говорят в лицо правду. Сам он отсылает золото в банки других стран, а на свою армию и смотреть не желает. Напрасно мы приехали в Бухару. Что я могу сделать? Все эмирские сарбазы как один больные, хромые, кривые. Изнурены плохим питанием. От голода у них из ослабевших рук ружья вываливаются. И послушайте их слова: «Почему мы должны делаться мучениками, отдавать жизнь за богачей и беков, когда мы даже не можем насладиться запахом роз и райхона в их саду?»

Эмир Сеид Алимхан несколько лет назад пригласил прославленного военачальника Сахиба Джеляла возродить военное могущество эмирата. И Сахиба Джеляла очень заботило состояние бухарской армии. Но, по его словам, он бессилен был что-либо сделать:

«Военачальники двора их высочества подшивают вату из старых одеял. А войско никуда не годится».

И он рассказал анекдот, уверяя, что все это имело место:

«Однажды эмир созвал в Арке диван. Призвал всех своих полководцев и военачальников. Они расселись по курпачам, кто в зеленом русском мундире, подобно самому эмиру, кто в золотом парчовом халате. Все в тюрбанах, все при золотом оружии. Вид имели воинственный, внушающий трепет. Началось высокое собеседование. Тихо текли речи, почтительно прикладывались руки к сердцу, разносили чай в чайниках, на шелковом дастархане лежали груды, целые горы сладостей, винограда, фруктов… И вдруг! Да, то, что произошло вдруг, заставило всех охнуть и вскочить. За стенами приемного зала раздался гром небесный. У вельможных гостей внутренности оборвались. А гром повторился еще и еще раз. Все поняли, что это залпы крепостных пушек. Зал мгновенно опустел. Всех полководцев из зала метлой вымело. Один лишь ляшкарбоши, сам командующий, остался