Анна Антоновская - Пробуждение барса
Сибирь и Иверия — любимая сладкая дума боярина Татищева.
В голубые снега и далекие тундры врезаются новые русийские города — Пелым, Березов, Обдорск близ Ледовитого океана, Туринск на реке Туре, Нарын, Кецк и Томск на Томи-реке. Спорят в Архангельске из-за мягких горностаев аглицкие, фламандские и римские купцы. А в царскую казну чистоганом триста тысяч рублей пошлиной идут. Только одно тревожило Татищева: внутренние настроения столбы государства Московского расшатывают, мутят торговлю.
Но скрутит царь Борис казацкие руки, осмелившиеся взмахнуть холопской саблей на тяжелую шапку Мономаха, богатством нищету подавит, крестьян прикрепит к служилым людям, торговым дорогу откроет. «Два Рима падоша, третий стоит, четвертому не быть…»
И наутро, обдумывая каждое слово, Татищев растянуто диктовал дьяку Ондрею:
"Из земель Грузинских Великому государю нашему царю и великому князю Борису Федоровичу, всея Руси самодержцу, от холопей твоих, думного дворянина и яселничего Михаила Игнатьевича Татищева да дьяка Ондрея Иванова послание.
И как Константин царь нас, холопей твоих, отпустил, мы, дождавшись встречи с приставы, поехали из Грузинские земли в Картлийскую землю к Юрию (Георгию) царю Симонову сыну для дочери его царевны Тинатин.
Апреля в 15 день в Аристовове земле близко рубежа Грузинского встретил нас, холопей твоих, Аристов (Эристави) князь Сонской (Ксанский); и говорил, что Юрьи царь Карталинский и всея Иверския земли начальник велел ему нас, государевых послов, встретить и корм давать. И перешед от рубежа верст с 15 поставил нас Аристов у своих деревень, и корм почал давать доволен.
Царь Юрьи велел нам, послом, быти у себя на посольстве.
Да и о том мы, послы, к Юрью царю приказывали, что с нами есть к нему от тебя государя царя и великого князя Бориса Федоровича всея Руси приказ тайной о великих делах, а в то время, как ему говорити тайной приказ, были при чем его ближние люди, кому он верит.
И Юрьи царь к нам приказывал, что в то время, как мы, послы, будем у него на посольстве, иных государей послов и посланников не будет; а исправили б ему сперва рядова посольство, да у него ели, — а на другой день велит нам, послом, у себя быть и тайные речи выслушает.
Послано из земли Грузинской с Терским сотником стрелецким с Иваном Волковым.
Лета 7113 апреля в 29 день".
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
Рядом с Метехским мостом, недалеко от Майданской площади, висел над шумной Курой дом князя Чавчавадзе.
Любитель охоты на колхидских фазанов, князь постоянно жил в своем Даборгинском замке и только на царские празднества приезжал в Тбилиси.
Дом, всегда наглухо закрытый, сегодня украшенный коврами, спадавшими с решетчатого балкона, блестел вымытыми окнами. Двор был густо посыпан красным песком, в конюшнях доделывались новые стойла.
Узкая искривленная улица, сдавленная темными лавочками с полосатыми навесами, теснила тбилисцев, изумленно глазевших на сводчатые ворота, куда въезжали странные люди в одеждах, сверкавших серебром, золотом и драгоценными камнями. Особенно восхищали тбилисцев великолепные кони в богатой сбруе, с бархатными расшитыми шелком чепраками, горевшими на солнце рубинами и изумрудами. На конях величаво позвякивали бляхи и тонкие кольчатые цепи серебряных прорезных поводьев и уздечек. Позади громыхающей свиты в шеломах и вооруженных пищалями длиннобородых стрельцов в высоких чоботах, бархатных, обшитых мехом шапках, переломленных набок, ехали, ведя на поводу запасных коней, покрытых тигровыми и леопардовыми шкурами, откормленные конюхи в темно-зеленых и красновато-лиловых кафтанах.
У дверей греческой лавчонки, небрежно облокотясь на золотую шашку, Али-Баиндур пристально смотрел на Саакадзе, оттеснявшего с азнаурами и конными дружинниками галдевшую толпу от русийского посольства.
Уже закат купал багряные крылья в потемневшей Куре, а можайский наместник Михаил Игнатьевич Татищев, с думским дьяком Ондреем Ивановым и толмачом Своитином Каменевым все еще совещались за длинным столом, покрытым кизилбашской камкой.
— …А будешь толмачить, лишнего не скажи, править посольство по наказу государеву надо. Что скажем теперь, запиши и упомни, да толмачь без промедленья, дабы сраму нам от царевых Юрьевых людей не иметь.
"А нечто спросят, как нынче государь наш с Рудельфом цесарем и с папою римским и литовским королем, — дождавшись ответа моего по государеву наказу, толмачь: Рудельф, цесарь римский, с великим государем нашим царем и великим князем Борисом Федоровичем всея Руси самодержцем в дружбе и любви; и ссылки меж их государей частые, и для покоя крестьянского царское величество с литовским Жигимонтом королем велел перемирье учинить.
"А нечто спросят, как нынче государь наш с его Аббас-шаховым величеством, после ответа моего по государеву наказу, толмачь: от шаха Аббаса был в Москве посол Перхулы-бек и говорил, чтобы быть царю и шаху на султана турского заодин. О посольстве же в Иран нашем под началом наместника, шацкого князя Александра Засекина, ни одним словом не говорите.
"А нечто учнет Юрьи царь или его приказные люди спрашивать, как ныне государь наш и великий князь Борис Федорович всея Руси самодержец с турским султаном, без промедленья толмачь: великий государь его царское величество для брата своего Аббас-шахова величества и Рудельфа цесаря и для Александра царя иверского с турским Мурат салтаном в дружбе и в любви быти не похотел и посланников его без дела отпустил; только с ними посылал гонца своего для торгового дела. А хочет великий государь наш его царское величество быти в дружбе и в любви и соединенье с братом своим с Аббас-шаховым величествам и с Рудельфом цесарем Римским и с Юрьи царем всея Иверии и с иными крестьянскими государи.
"А поклоны от великого государя нашего до патриарха Иова также по наказу правити.
«А поминки нести для государева дела те, что посланы были к Александру царю, потому что в Иверской во всей земле началной в царех карталинской Юрьи царь, а от государей московских послы к нему впервые, и се для великого дела…»
Татищев поднялся, широкой ладонью погладил подстриженные в кружок волосы. Под остроносыми подбитыми серебряными скобами чоботами заскрипели половицы. Он некоторое время глядел на двор, где Саакадзе на ночь расставлял караульные посты, и круто повернулся к сидящим:
— А коли царевы ближние люди допытывать будут, поминкам положить цены вдвое против московских… Свернув список даров, строго напомнил:
— Да людям накажите, чтоб во всем было гладко, пили бы бережно, но не допьяна, чтоб их небрежением государеву имени бесчестия не было…