Анатолий Коган - Замок братьев Сенарега

Показалась тихая заводь. По знаку Бердыша причалили, втащили в заросли челн. Приложив ладони ко рту, Василь странно загукал. Издалека послышался такой же крик. Двинувшись вперед, долго плутали по запутанной, видимой только москвитину тропе. В конце ее Василь остановился, что — то перешагнул и показал Мазо едва приметную леску, протянутую от дерева к дереву:

— Не задень! — остерег он юнца.

Когда оба миновали опасное место, Бердыш отодвинул ветку. И юноша увидел напряженный, спрятанный листвой самострел. Нацеленный на высоту груди — не на зверя, на человека.

Спустились в лесистый лог, поплутали еще и вышли на полянку с шалашом, еле видным среди трав. Над двумя десятками колод, стоймя поставленных на прогалине, вились густо пчелы; меж колодами, от одной к другой, двигался человек,

— Здорово, земляче! — сказал он, осторожно что — то с себя снимая и отпуская на воздух, словно тополиный пух. — Прости, что не встречаю, видишь сам...

Мазо присмотрелся внимательно. Со смуглых щек незнакомца, с густых усов, с сильной шеи и мускулистой груди свисали темные, шевелящиеся грозди. Это были живые пчелы. Многие еще оставались на его плечах, когда хозяин подошел наконец к путникам поздороваться.

— Не бойся пчел, хлопец, — улыбнулся он юноше. — Пчелка — божья мушка.

— А пасечник — божий человек, — в тон ему подхватил степную поговорку Бердыш. — Ну как, Семен? Присмотрел мне место для зимовника, аль нет?

— Разве ты с женой? — Семен кивнул на Мазо. — Покамест холост — поживешь и в сечи.

— Будет дом — привезу и жену, невеста уже приглянулась. Так как с зимовником? Аль не хочешь меня в соседи?

— Эк тебе по весне не терпится, — с укоризной сказал Семен. — Есть доброе место, есть. Только прошу сперва до хаты.

Зимовник самого Семена открылся в потаенной пади немного далее, за завесой рощи. Обнесенная палисадником хата с призбой, тесный двор под пологом рано зацветших яблонь. За тыном виднелось небольшое поле. Рядом с домом — сарай и амбар.

Вошли в хату. Василь перекрестился на образа. Сели на лавку, застланную домоткаными коврами. Увидев в углу под божницей полку с полдюжиной книг, Мазо с удивлением перевел взгляд на пасечника — богача: книги были очень дороги, иные стоили имения. Предостерегающий взгляд Бердыша, однако, упредил готовый сорваться вопрос.

— Оксана! — позвал Семен. — Где ты, дочка?

И тут Мазо разом забыл о книгах. Неслышно ступая в мягких чувячках, в комнату вступило чудо.

Оксана была среднего роста; тонкая льняная рубашка с узкой вышивкой по вороту и короткая, выше голени, легкая юбка подчеркивали, как хорошо она сложена. Но самое чудо рождалось улыбкой Семеновой дочки — такой ясной, будто впустили в горницу весеннее солнце Поля. Мазо забыл обо всем на свете, глядя на это степное диво.

Василь и Семен переглянулись. «Ого, — поняли они друг друга, — невеста еще не приспела, но жених, видать, явился!»

— Гости у нас, Оксана! Неси, что есть, на стол! — с ласковой усмешкой выручил ее отец.

Трапеза в скромной хате, затерянной среди степных лесов, речушек и болот, была отменной. Оксана проворно и ловко подавала соломаху из ржаной муки, приправленную шкварками, пшенную тетерю — кашу с вкусными кусочками вареного кислого теста, вареники в масле, горячие сырники в сметане, гречневые галушки с чесноком. Появилась свинина, дичина, потом хрустящие и тающие во рту загребы — пшеничные коржи, загребаемые в печи горячей золой и угольями. В еде не было заморских пряностей, но их заменяли собранные юной хозяйкой заветные травы, от которых каждая снедь, не обретая остроты, благоухала не менее, чем от перца и имбиря, мускатного ореха и корицы.

Венчала трапезу отменная, на разный лад приготовленная рыба. Но освятили доподлинно застолье друзей меды — изделия самого хозяина, иные — цеженные, иные — нет, сохранившие пахучую цветочную пыльцу, настоянные на ягодах, травах, на нежной весенней коре известных одному Семену кустарников, густые и текучие, на горилке или на собственной крепости. Меды ударили вскоре в голову отроку и двум мужам, напомнив хозяину, что гостям после трудного пути требуется и покой.

Утром Мазо проснулся, показалось ему, от звука боевой трубы на донжоне Леричей. Наскоро одевшись, юноша выскочил во двор. Солнце проглядывало уже косо сквозь ветви сада.

— Здравствуй, — услышал он грудной девичий голос, от колодца ему махнула рукой Оксана. — Иди мыться, я солью...

И солнечная улыбка юной зимовчанки озарила его опять.

— Кто здесь трубил? — спросил Мазо, перебарывая смущение. — Я слышал звук трубы!

Девушка звонко рассмеялась. Перед ним на плетне сидел огромный петух.

— Вот он, наш трубач! И наши часы! — гордо заявила она.

«Степнячка, знакомая с часами! Что за тайну прячет у Днепра этот скромный дом?»

— Но где твой отец? Где Василь? — спросил Мазо.

— Отец показывает дядьке Василю место для его зимовника, — ответила девушка, подавая рушник.

— И часто ты так... Остаешься одна? Не боишься?

— Кто нас тут найдет? — Оксана пожала плечами. — А и найдет — кто пройдет? На тропах — волчьи ямы, западни. Да и я, если что, стрелу умею пустить.

Гордая дева Поля — так назвал бы ее Мазо в стихах, если бы их слагал. Сколько видел он таких, не столь, может, милых, но статных и большеглазых красавиц — славянок со следами нагаек на прекрасных телах, согбенных позором и неволей, продаваемых на рынках Леванта!

— Пойдем, — сказала юная хозяйка, — тебе пора завтракать. — В горнице, перехватив устремленный невольно к книгам взгляд Мазо, коротко пояснила: — Это батины. Он у меня — книгочей. Други его про то знают; как найдут где книгу несут ему.

— Где найдут? — не понял вначале Мазо.

— А где — нибудь в маетке, у пана, кого потрясут, — с великою простотой пояснила Оксана. — Аль на галее, кою схватят в море. Аль у какого посла или ксендза...

Поев, Мазо вернулся во двор, уселся на призбе. Оксана, обутая и прибранная, хлопотала по хозяйству, однако держалась на виду. Мазо не выдержал, подошел.

— Там у вас что? — спросил он, глядя в сторону высокого зеленого забора.

— Тамо сад, родючие дерева, — ответила красавица. — Груши, сливы, яблони. Дядько Василь обещает давно виноград привезти с моря, да все не везет. Уж, я бы его растила — холила!

Мазо представил себе смуглые руки Оксаны среди виноградных листьев и вздохнул.

— Я тебе привезу лозу, — неожиданно для себя вымолвил он.

— Ой, правда? — Оксана подняла на юного фрязина сияющие глаза. Мазо отступил к хате.