Анатолий Коган - Замок братьев Сенарега
С тех пор без малого пять лет ждал барон выкупа от извещенного им ордена, и надежда в рыцарском сердце Конрада фон Вельхагена начала уже угасать. Воин дал слово чести не ударяться в бега и не нарушил бы его, конечно, ни за что на свете. Но и без рыцарского слова, Конрад знал это, податься отсюда беглому было некуда, тем более — немцу, не привыкшему к Полю, не умеющему находить в нем путь. Рыцарь Конрад принял предложение Сенареги — служить у них начальником стражи за десять флоринов в год. И был готов исправно выплатить долг, хотя бы жить ему здесь пришлось все двадцать лет, ибо выкуп его, с обычной надбавкой, возрос до двух сотен золотом.
Тудор многое знал о Яноше Корвине, к концу жизни некоронованном правителе Венгрии. Хуньяди в свое время, как и Тудор, служил в отрядах итальянских кондотьеров. Он нанес османам первые в Европе тяжелые удары; своей стойкостью даже в поражениях Рыцарь востока, как прозвали великого воина, немало содействовал тому, что турок при его жизни все — таки удалось остановить. Конрад с жадностью слушал об еще не известных ему делах того, кто вел под Никополем войско, в котором сражался старший фон Вельхаген. Поражение огромной, с таким трудом собранной христианской армии было вызвано безрассудной храбростью молодого польского короля, бросившего закованных в латы всадников на укрепленный турецкий лагерь и погибшего первым в их рядах. Хуньяди тогда возглавил уцелевших воинов и вывел их из — под ударов победоносных османских полков.
— Великий Янош лучше всех понимал, как надо воевать на Востоке, — сказал Конрад. — Конница в латах давно отслужила здесь свой век.
Тудор с удивлением взглянул на рыцаря. Даже отправляясь полевать, фон Вельхаген не снял стального нагрудника и легкого, но крепкого шлема, не расстался с ненужным на охоте огромным мечом. Конрад перехватил его взор й усмехнулся.
— Это обычное снаряжение ордена, — пояснил он. — Я дал обет его не снимать. Ведя меня в неволю, татары, глумления ради, оставили мне эти латы, — добавил рыцарь. — Я не снимал их в плену, пока здешние сеньоры не выручили меня. Истинно выручили, — подтвердил брат Конрад, заметав насмешливый взгляд пана Тудора. — Вам ведь повезло, дикари отвезли вас в Леричи сразу. Видели бы вы, что творят они над пленниками, которых доводят до Крыма! Уж лучше смерть в пути!
Тудор все это знал. Молодых и сильных ясырей перед продажей ордынцы пятнали, налагая раскаленные клейма на щеки. Многих превращали также в скопцов. Старых же и слабых отдавали своим подросткам и детям, воспитуя в потомстве жестокость. Зверята выкалывали пленникам глаза, побивали их камнями, резали, пытали, забивали до смерти палками. Иных, привязав живой мишенью к дереву, расстреливали из луков — отрабатывали меткость.
К Конраду подъехал Василь. Он молча указал рыцарю: впереди над травами вилась стая воронов. Стая медленно перемещалась по равнине: черные птицы кого—то провожали.
Рыцарь поднял руку и отряд остановился. Охотники, мгновенно став воинами, положили на тетивы стрелы, бесшумно обнажили клинки. Татары или вольные люди? Друзья или враги? Этого в Поле никто не мог заранее знать.
Долгие минуты прошли в напряжении. Но вдруг раздался еле различимый шорох — на сей раз позади. Мгновенно обернувшись, охотники увидели голову татарина, высовывающуюся из тырсы, — совсем не там, откуда ждали врага.
— Не стрелять! — успел только крикнуть фон Вельхаген, узнавший мурзу Шайтана.
Постояв несколько мгновений, переводя рысьи зрачки с одного всадника на другого, будто пересчитывая ясырь, татарин исчез так же неожиданно, как появился. Трава даже не шелохнулась в том месте, где он пропал с глаз.
Конники продолжали путь: хозяин округи не станет нападать на своих данников.
— Одно спасение в татарщине, — невозмутимо продолжал Конрад прерванный разговор, — принять их веру.
— Во всех мусульманских странах это дает богатство и почет, — сказал Тудор. — Не то, что у нас, христиан, — добавил витязь, — где выкрестам приходится хуже, чем нехристям. Принявшим нашу веру среди нас от этого не легче.
— Возможно, — заметил Конрад. — Потому, наверно, в христианство так мало, а в закон Мухаммеда так много и переходит людей.
— Может быть, — вставил Тудор, — еще и потому, что мусульмане не жгут еретиков и ведьм. Не травят ученых, как в Италии и иных местах.
— Может быть, — несколько холодно признал воин — монах. — Но и это не причина для того, чтобы стать ренегатом.
Оба умолкли. Тудор досадовал на себяз он неосторожно, может быть, затронул чувства неудачливого рыцаря — латинянина. И был ли смысл в споре о вере под небом великого Поля, среди бескрайней Степи, столь равнодушной к молитве каждого, кто вверяет ей себя?
Чем ближе к Леричам, тем чаще кони ступали на песок просторов, занятых прежде водной стихией. И вот — открылся лиман. Зеленое Поле и гладь бескрайних волн — все сливалось здесь в безмолвном гимне простору, опьянявшему путников своей ничем не стесняемой свободой, ласкавшему их вольным ветром. Но был ли то ветер, а не дыхание самой воли? Нигде вокруг — ни пешего, ни всадника, ни челна. Только туманный, малый еще за далью камень фряжского замка проступал в сиреневой дымке, там, где земля и небо, пески и волны сливались в зыбкую, трудно различимую черту.
Вдоль берега самой природой созданный шлях стал шире, ехать можно было и втроем, и вчетвером. Работник Василь и юный Мазо держались теперь почти рядом с двумя старшими витязями. Немец ехал молча, погруженный в свои думы. Василь и Мазо разговаривали вполголоса, но чуткий слух Тудора улавливал, о чем речь. Русич и молодой генуэзец говорили об охоте и рыбной ловле, о добыче для стрел и для сетей — дарах тех просторов, из которых, казалось, человеку можно было черпать полными горстями еще в течение многих веков. О своем тихо переговаривались и с полдюжикы воинов замкового гарнизона — бывалых бродячих солдат, доставленных в Леричи то случайным судном, то в партии татарского ясыря. Матерые, закаленные, искусные в бою и на охоте, способные на злое дело и на подвиг, они были силой, с которой, в задуманном Боу — ром деле, надлежало считаться всерьез. Каждый получал полуторную плату арбалетчика в Каффе — шестьдесят генуэзских фунтов в год. Но стоил, конечно, и двойной.
Вполглаза наблюдая за шестерыми наемниками — в замке их было двадцать пять, — Тудор поймал вдруг устремленный на него взгляд помощника Конрада, десятника пана Юзека Понятовского. Недоверие и вызов, злоба и зависть были в этом взгляде, ясно говорившем о том, что перед ним — несомненный враг. Тудор, глянув внимательно, смерил его широкие плечи, посаженную на сильной шее, иссеченную шрамами голову драчливого вепря, спесиво взъерошенные усы. С этим придется считаться, этот его невзлюбил.