Вальтер Скотт - Вальтер Скотт. Собрание сочинений в двадцати томах. Том 10

— Но что это за история с Себастьяном? — спросил паж. — Клянусь небом, Кэтрин, вы все так загадочны!

— Вы, оказывается, не умнее Флеминг, — нетерпеливо ответила девушка. — Разве вы не знаете, что в ночь убийства Генри Дарнлея, когда был взорван Керк-оф-Филд, королева находилась в отсутствии только потому, что в Холируде был устроен маскарад как раз по случаю свадьбы ее любимого слуги Себастьяна, взявшего в жены одну из фрейлин, близких к ее особе.

— Клянусь святым Эгидием! — воскликнул паж. — Меня теперь не удивляет ее состояние; мне только непонятно, как могла она настолько забыться, чтобы так настойчиво требовать ответа у Флеминг.

— Это трудно объяснить, — сказала Кэтрин. — Вероятно, тяжелые переживания и ужас иногда ослабляют память, окутывая пережитое облаком, подобно тому как дым обволакивает пушку после выстрела. Но мне больше нельзя здесь оставаться. Я ведь пришла не ради хитроумной беседы с вами, а для того, чтобы охладить свой гнев на не слишком умную леди Флеминг. Теперь он как будто слегка остыл, и я смогу, пожалуй, вынести ее присутствие без риска испортить ей платок или чепчик. А вы тем временем держите дверь на запоре. Ни за что на свете нельзя допустить, чтобы кто-нибудь из этих еретиков увидел королеву в таком ужасном состоянии, до которого они сами довели ее своими дьявольскими интригами, но которое они же, с их ханжеским лицемерием, не преминут выдать за наказание, ниспосланное господом.

Не успела Кэтрин выйти, как кто-то попробовал снаружи приподнять дверную щеколду. Однако Роланд еще до этого успел запереть дверь на засов, и теперь она успешно противилась попыткам непрошеного гостя.

— Кто там? — громко спросил Грейм.

— Это я, — хриплым, но негромким голосом ответил дворецкий Драйфсдейл.

— Сейчас вам нельзя войти, — ответил юноша.

— Но почему же нельзя, — спросил Драйфсдейл, — если я собираюсь только выполнить свой долг и узнать, что означают крики из покоев этой моавитянки. Почему, повторяю, я не могу войти, если мне поручили это выяснить?

— Хотя бы уж потому, — отвечал юноша, — что дверь заперта на засов и я не собираюсь ее отворять. Сегодня я занимаю выгодную позицию — такую же, какую вы занимали вчера вечером.

— Ты с ума спятил, бесстыжий мальчишка! — закричал дворецкий. — Как ты смеешь разговаривать так со мной? Я немедленно доложу миледи о твоей дерзости.

— Дерзость, — возразил паж, — адресована тебе одному и является справедливой наградой за твою собственную неучтивость по отношению ко мне. Что же касается леди Лохлнвен, у меня найдется для нее более любезный ответ. Можете передать ей, что королеве нездоровится и она просит не беспокоить ее ни визитами, ни посланиями.

— Заклинаю вас именем бога, — сказал старик торжественным тоном, непохожим на тот, которым он говорил вначале, — скажите, действительно ли опасна ее болезнь?

— Она не нуждается ни в вас, ни в вашей госпоже, а посему убирайтесь и не тревожьте нас больше; мы не желаем принимать и не примем помощи из ваших рук.

Получив такой решительный ответ, дворецкий, ворча и негодуя, стал спускаться по лестнице.

Леди Лохливен уединилась в своей комнате, безуспешно пытаясь сосредоточиться на черных письменах библии, которая лежала перед ней в переплете из вышитого бархата, украшенная массивными серебряными пряжками и застежками. Никакие старания не могли отвлечь ее мысли от вчерашнего оскорбительного разговора с королевой, которая так ядовито намекнула ей на грехи ее юности, уже давно заглаженные последующими годами раскаяния.

— Почему, — говорила она, — я прихожу в столь сильное негодование, когда кто-либо другой попрекает меня тем, чего я сама постоянно стыжусь? И как посмела эта женщина, которая сама пользуется или по крайней мере прежде пользовалась плодами моего безумия, которая оттеснила от престола моего сына, как осмелилась она в присутствии моих и ее собственных слуг, швырнуть мне в лицо мой позор? Разве она не в моей власти? Неужели она не боится меня? О коварный искуситель! Я буду изо всех сил бороться против тебя и найду лучшие советы, чем те, которые подсказывает озлобленное сердце!

Она снова принялась за святую книгу, пытаясь сосредоточить мысли на ее содержании, но тут ее потревожил стук в дверь. В ответ на ее приглашение войти в дверях появился дворецкий Драйфсдейл с мрачным и тревожным выражением лица.

— Что случилось, Драйфсдейл, почему ты так странно выглядишь? — спросила дворецкого его госпожа. — Плохие вести о моем сыне или о внуках?

— Нет, сударыня, — ответил Драйфсдейл. — Но вчера ночью вам нанесли жестокое оскорбление, и я опасаюсь, что уже сегодня утром последовало столь же жестокое возмездие. Где сейчас капеллан?

— Что ты хочешь сказать этими туманными намеками и этим неожиданным вопросом? Капеллан, как тебе известно, уехал в Перт на совещание конгрегации.

— Впрочем, это неважно, — ответил дворецкий, — он всего лишь служитель Ваала.

— Драйфсдейл, — сурово сказала леди, — что ты имеешь в виду? Мне всегда говорили, что в Нидерландах ты наслушался анабаптистских проповедников — этих вепрей, разрывающих вертоград, но священника, который достаточно хорош для меня и моего дома, должны уважать все, кто мне служит.

— Мне бы хотелось получить добрый совет у священника, — ответил дворецкий, не обращая внимания на упрек своей госпожи. — Эта моавитянка…

— Говори о ней с должным почтением, — прервала его леди Лохливен. — Она дочь короля.

— Пусть так, — ответил дворецкий, — но теперь она на пути туда, где нет различий между ней и дочерью нищего. Мария Шотландская умирает.

— Умирает, у меня в замке? — воскликнула леди Лохливен, вскакивая в тревоге. — От какой болезни? Или, быть может, от несчастного случая?

— Терпение, миледи, это моя работа.

— Твоя, подлый предатель! Как ты осмелился?..

— Я слышал, как вас оскорбили, миледи… Я слышал, как вы взывали к мести… Я обещал, что вы будете отомщены, и вот я принес вам весть об этом.

— Ты бредишь, Драйфсдейл?

— Нет, я не брежу, — отвечал дворецкий. — То, что мне было написано на роду за миллионы лет до того, как я впервые увидел свет, я обязан выполнить. Боюсь, что сейчас у нее в жилах находится такое зелье, которое быстро иссушит родники ее жизни.