Судьба и случай. Стихи из разных книг - Татьяна Витальевна Кузовлева

Утро вспыхнуло яркой полоскою,

Дотянувшись ко мне напрямик,

И дворы разбудил лиссабонские

Петушиный отчаянный крик.

И когда я пошла неуверенно

Вглубь струящихся улиц, меня

Поджидало иудино дерево,

Тихо каждым соцветьем звеня.

Не обидами и не угрозами,

Но натруженным говором пчёл

Был озвучен его бледно-розовый,

Медоносный его ореол.

И тогда, поравнявшись, спросила я:

– Кто тебя на расплату обрёк?

Как с иудиной славой постылою

На земле отбываешь ты срок?

Или всё ж вопреки обстоятельствам,

Красоты от людей не тая,

Торжествует над злом и предательством

Вечно юная крона твоя? —

Я ушла от него опечаленной,

Как от жертвы чужого греха.

Но с тех пор всё я слышу отчаянный,

Несмолкаемый крик петуха.

Ах, какие врываются в город с Дуная ветра,

Как снуют озорно меж коленей мелькающих женщин!

И скрипичная в звон колокольный восходит игра,

И бормочет, застыв на ходу, городской сумасшедший.

Я сегодня прощаюсь с сухой братиславской листвой,

Потому что октябрь подступает и справа и слева.

Оставляю тебе запах солнечной осени – твой

Запах жизни, мой Ангел, моя златовласая Эва.

Кто вместил в себя воздух предгорий, воды и надежд,

Тот летит над землёй – на земле для таких тесновато.

И летят за тобой золотые раскрылья одежд —

Одеяние тех, кто родился по крови крылатым.

Я гадать не берусь: ты пророчица или дитя,

Ты играешь с огнём, собирая вокруг огнеходцев,

Всё, чего б ни коснулась ты даже случайно, шутя, —

Оживает, волшебствует, дивною музыкой вьётся.

Этот шарм у словачек – божественный дар.

И мне жаль

Тех, кто жизнь проживёт и не сможет к нему прикоснуться.

Я его принимаю, как будто хрустальный Грааль, —

Не разбить, удержать, обернуться и снова вернуться.

Улетают слова. Осыпается с веток миндаль,

И шуршат под ногами засохшие травы.

Я живу на земле. Здесь моя поднебесная даль.

Здесь страдают поэты,

                          что мало им выпало славы.

Здесь читают стихи,

                     и над каждым свой Ангел трубит.

Здесь разлито вино и судьба превращается в участь.

Я хранительница ваших тайн, ваших бед и обид.

Я сестра ваших жён

                     и случайных полночных попутчиц.

Я люблю вас.

               В вас так перемешаны нежность и зло,

Как свиваются змеи

               свистящей февральской метели.

Что бы нас породнило, когда бы ни то ремесло —

Колдовское, неженское, древнее.

Нету тяжеле.

Нет, не в тиши библиотек,

Не в шумной суете вокзала

Припоминаю тех, кому

Я нужных слов недосказала.

Я накрываю стол для них.

Ты, время, от меня не застишь

Всех тех, ушедших и живых,

Пред кем душа и сердце – настежь.

А тех, кого не назвала,

С особой нежностью приму я,

Приткнувшись на углу стола,

Седьмого не забыв, седьмую.

И взглядом каждого коснусь,

И поимённо обозначу

Тех, с кем и плачу, и смеюсь,

С кем над собой смеюсь и плачу.

А вы, серебряного века,

Такие разные певцы,

Чьих строк серебряное эхо

Сквозь пограничные столбцы

Летело, по сердцам рассеясь.

И так захватывало дух,

И восклицалось: «Ходасевич!»,

«ИвАнов!» – выдыхалось вслух.

На что и как вы жили-были,

Какие боли, беды, были

Вмещались в ваши зеркала?

И родина или чужбина —

Кто бил точней из-за угла?

Вы все по тропке леденелой

Теперь ушли за горизонт —

Бесстрастный Блок,

Безумный Белый

И шляпой машущий Бальмонт.

И я черчу, сосредоточась,

Над Временем незримый мост

Среди великих одиночеств

К ночному блеску ваших звёзд.

Послушай: под кровом чердачным

Свет лампы ходил ходуном,

И ливень выплясывал смачно,

По жести стуча каблуком.

В каком-то безумном экстазе

Рвал ветер полночную мглу,

И души князей Эстерхази

Роптали, столпившись в углу.

Я спутала век. Одиноко

Мне было в храмине чужой,

И сломанный зонт однобоко

Топорщился рядом со мной.

Не мог он сдержать эту силу,

Угрюмо ущербность тая, —

Такой же, как я – однокрылый,

И лишний такой же, как я.

Обжигаясь, тая, умирая,

Бабочкой, стремящейся в огонь,

От любви и нежности сгорая,

Упадёшь ты на мою ладонь.

О восьмиконечная, резная,

Хрупкая, почти что неземная,

Падчерица вечной мерзлоты,

Как сбежать от стаи ты решилась,

Невесомой, как тебе кружилось,

Как тебе срывалось с высоты?

Сколько от дождя до снегопада

Странствовала ты, моя отрада,

Капелька, хрусталинка, душа?

Как смогла в перерожденье вечном

Сердце от распада уберечь ты,

Воздухом разреженным дыша?