Ученица мертвеца - Любовь Борисовна Федорова

Белка тайное слово знала. Для каждой хвори. Для жизни, для смерти. И даже чучело тетерева могла уже заставить летать. Оно тоже было учебным пособием. Но слабоватой себя пока считала для одного только тайного слова. Да даже с сильным тайным словом от примочек, припарок и отваров точно хуже не станет.

Зато в какой-то момент Белку забоялись. Задирать, как раньше, перестали. Ведь одно дело тайным словом лечить, силы вкладывать, а другое — проклясть или сглазить. Проклятье у некоторых и без колдовского учения получается, просто от избытка злости. Беречься надо таких.

* * *

Когда весной приезжал инспектор из города проверить, как в деревне обстоят дела с учением и нет ли кого, поумневшего настолько, чтобы подняться выше деревенской школы, про Белку и ее учителя ему не сказали. Будто нет ее, или она не нашенская, из какой-то другой деревни. Вот это было обидно. Умных слов к тому времени Белка выучила не меньше, чем зазнайка Свитти. Все по анатомии, на простом знахарском и на ученом книжном параллельно, немало по аптечному делу и даже из настоящей алхимии немножко. Однако на глаза инспектора ее не допустили, потому что кормежка кормежкой, а одежды приличной учитель своей ученице не справил. Белка ходила обтрепышем в разной, с чужого плеча, рванине. Хрод доходчиво объяснил это и велел Белке сидеть в хибаре или уматывать в лес, но инспектору на глаза не показываться. Силы учение у колдуна на ту весну набрало еще мало, уверенности в умном слове не было, и Белка побоялась идти против приказа Хрода.

Так и получилось, что на первую весну отбора она не попала.

А перед второй в ее покосившийся домик с краю деревни пришел Свитти, изрядно повзрослевший и из толстомордого подростка буквально за год превратившийся в статного пригожего парня — льняные кудри, синие глаза, щеки кровь с молоком, высокий рост, широкие плечи. Весь в отца, а тот лучший охотник и первый бабник на деревне.

Свитти сказал Белке так:

— Мы разумные люди, учимся оба у достойных учителей, поэтому думаю, что ты поймешь меня и мои лучшие намерения. Я не хочу, чтобы такие, как ты, оскорбляли своим присутствием наше поселение и бросали тень на учебное заведение уважаемого Хрода. Никто не знает, чему тебя учит мертвый колдун, и это точно не то, что изучает все прочее учащееся юношество. Поэтому ты, убогая, или уйдешь в лес и там навсегда поселишься, или отправишься в любую другую сторону, но не останешься в деревне. Не смущай людей. Уходи.

Слова опять были не Свитти, а Хрода. Лучший ученик повторял вызубренный за учителем урок.

— С чего бы тебе решать такие вещи, Свитти? Ты пока не староста, чтобы указывать, кому в деревне жить, а кому уйти, — отвечала Белка, которая тоже повзрослела и поумнела, но телом выросла не сильно, оставалась невысокой, тонкой и легкой.

— А с того бы, — перешел Свитти на собственные слова, — что мне не надо, чтоб ты мне подпортила жизнь. Сгинь в лесу и не отсвечивай.

— То есть, ты боишься, что я обойду тебя на весеннем испытании? — приподняла бровь Белка и с показным изумлением покачала головой. — Как же так, Свитти, ведь не верить в себя — это гибельно для будущих достижений, для развития. Так ты сам испортишь себе жизнь, это и Хрод вам часто говорит: верь в себя, и слово с делом станут единым!

— Я тебе сказал, а ты услышала, — с нажимом произнес Свитти. — Обдумай и сделай, что я прошу — пока что добром — а то пожалеешь. И вот еще что: меня зовут не Свитти, а Свит. Не следует со мной фамильярничать.

Белка засмеялась ему в спину, когда он уходил. Смех получился деланный, но уж какой получился. Красавчик Свитти решил идти к успеху по головам.

Ладно, Свитти, думала Белка. Я выслушала все, что ты сказал, и сделала выводы: я уже не никчемная. В этот раз ты мня так не назвал. Настолько не никчемная, что представляю для тебя реальную опасность. А ведь ты учился полных четыре года, а я только полтора, из них два месяца ушло на то, чтоб научиться читать не по слогам.

Нужно бы учесть и то, что Хрод учил по два-три часа в день, остальное время было занято деревенскими делами — и у учителя, и у учеников. А Белка хозяйства не имела, в доме Хродихи обреталась по старой памяти и по уважению деревенских к колдуну, пусть и помершему, и даже ткацкий станок у нее забрали — хотели продать, да он развалился окончательно, выбросили по осени в костер. Прясть она сама больше не хотела, надоело ей. А про одежку колдун все-таки догадался и умыкнул ей скромное коричневое платьишко, курточку с меховым капюшоном и ношеные ботинки. Все из тех мест, где барахла много, а заимствование в пользу оборванцев не считается воровством. Из благотворительного общества, сказал он.

Таким образом Белка могла посвящать учению весь день от зари до зари, а иногда и больше. Что Свитти и подсчитал. Но специально к испытаниям колдун ее не готовил. «Да что там, ерунда какая, — говорил он. — Полуграмотные опрашивают полуграмотных. Решают, как правильно умное слово пишется — статосрат, сратостат или лучше не грешить незнанием и написать „дирижопель“. А сами даже не знают, что это за штука, как правильно пишется, как работает, и не узнают никогда — слова одни у них и остались. Бессильные слова, неправильные, треск воздуха. Забудь, девочка, нас не волнуют их мелкие проблемы с безграмотностью, ты умница, тебе не нужна старшая школа. Я тебя сразу в университет отправлю, моей квалификации по подготовки хватит. Отправлю и успокоюсь, наконец, исполню данное слово. Отпустишь ты меня, когда поступишь».

Посмеяться над страхом Свитти, будто она перебьет его удачу на весенних испытаниях — подходящая месть за прошлые унижения. Пусть боится, пусть чувствует угрозу. Напугать и отказаться от участия — хорошая получится шутка над малограмотными.

* * *

Но прежде, чем пришло весеннее равноденствие, и по последнему санному пути перед распутицей прибыл в деревню словарный инспектор, к околице вышли живодушные волки.

Живодуши из мертвой стражи, хоть звериной, хоть человечьей, не приходят просто так. Всегда есть виноватый, он нарушил принципы единства слова