Илья Диков - Из недописанного
3.
Патриаршие пруды, помимо всего, что связано с Булгаковым и его романом, обладают еще и другой, более глубокой притягательностью. Здесь затихает железное сердце города, и странный покой, цепляясь за ветви деревьев, окутывает аллеи. Сидя на скамейке, я рассматриваю покрытую ряской воду, рассеянно листая томик Клюева. Двое мальчишек удят рыбу. Безумие! у какие могут быть караси здесь, среди гари, в этой грязной луже? Однако... знают ли об этом рыбаки? Я вижу: тонет поплавок, быстрое движение, и вот на мокрой леске, осыпая на воду сверкающие солнечные капли, уже трепыхается какая-то рыбешка. евероятно, и одновременно - завораживающе правдиво. Быть может здесь, в паутине узких кривых переулков с пещерами подворотен, ложных проходов, в лабиринте старых дворов по иному действуют законы природы? Так ли случаен путанный рисунок этой части Москвы? е выходят ли здесь на поверхность глубинные токи неведомых сил, однажды вдохновившие создателя "Мастера и Маргариты"? е прорастает ли здесь сквозь слои асфальта каменная мостовая другого города, древнего, тайного двойника русской столицы? И хочется спросить, вслед за поэтом, подозревают ли москвичи "о той великой, носящей в себе элементы вечности, культуре, среди которой живут"? е пришла ли пора явиться призракам нового Китежа, подобно мертвецам из клюевских стихов:
Лишь станут сумерки синее, Туман окутает реку, Отец, с веревкою на шее, Придет и сядет к камельку.
Жених с простреленною грудью, Сестра, погибшая в бою, Все по вечернему безлюдью Сойдутся в хижину твою.
Сквозь видимое, псевдорусское словоблудие этого едва ли не самого загадочного поэта начала века то здесь, то там проступают невидимые поначалу следы подозрительных существ, которым нет места в рациональном обществе. Обществе, построенном не столько с помощью мастерка и циркуля, сколько с помощью бритвы Оккама по кантовскому принципу, гласящему "непредставимое - невозможно". Общества, отвергнувшего всякую подлинную метафизику. Текст Клюева - это набор алхимических метафор, бессмысленных без специального ключа. Я возбужденно листаю сборник для тружеников села ечерноземья, перескакивая с крестов на ракиты, с ковриг на тальянку... И вот, внизу, читаю упругие звонкие строки:
Псалтирь царя Алексия, В страницах убрусы, кутья, еприкаянная Россия По уставам бродит, кряхтя.