От Рабле до Уэльбека - Оксана Владимировна Тимашева
Приглушенные страсти Жана Расина
Творчество поэта, драматурга, историографа Жана Расина относится к времени подбитых горностаем синих с золотом мантий, пудреных париков фиолетовых и красных сутан, декоративной лепнины и ударов шпагой из-за угла. Хитроумные интриги сильных мира сего, подсказки серых кардиналов, верность и преданность мушкетеров, бесстрашие гвардейцев, утонченность и малая подвижность сложно одетых высокопоставленных дам хорошо известны из авантюрных романов семнадцатого столетия, где лишь иногда возникает образ многомысленного монарха-отшельника, пророчествующего относительно будущего попавших в переделку героев.
Это фон, оттеняющий творчество поэтов-классицистов, работающих, как правило, в полном одиночестве и самостоятельно, но не без подсказок кардинала Ришелье, взявшего их «на службу» при дворе. Расин, так же как его собрат по перу Пьер Корнель, входили в группу патронируемых двором писателей. Их «пасут», оба они находятся под наблюдением неусыпного ока властей, очень своеобразной вездесущей цензуры XVII столетия. С каждым новым произведением классицистов, пишущих для сцены, знакомится или сам кардинал, или секретари, ученые мужи со степенями, члены новоявленной Французской Академии. Жан Расин — один из тех, кого, с одной стороны труднее, а с другой, много легче сдерживать и при случае взнуздывать— он из янсенистов.
Сирот с четырех лет, будущий писатель по настоянию бабушки попадает в школу Пор-Рояля, монастыря, ставшего оплотом янсенистов. Янсенисты, или, иначе говоря, католики с протестантским «уклоном» назвали свою общину в честь голландского монаха-теолога Корнелия Янсениуса, автора многих книг, среди которых самая известная «О преобразовании внутреннего человека». В эпиграфе этого трактата звучат слова из послания Иоана Богослова, утверждающие, что мир сей есть не что иное, как похоть плоти, похоть очей и гордость житейская. О, как губительны они для тела и для духа. Все несовершенства и преступления проистекают их этих трех страстей: libido sentiendi, libido sciendi, et libido dominandi.
Похоть чувства влечет человека к науке и искусствам, рождает неутолимое желание насыщать свое зрение большим разнообразием спектаклей, из нее берут начало Амфитеатр, суетность Трагедий и Комедий. Ведь в глубине знаний, в тайниках души человека скрыто надменное желание неподчинения Богу, стремление стать ему равным, дерзко познать его всемогущество. Человеческая мания величия, знание и удовольствие, по мнению Янсения, тлетворны, но все эти похоти, возможно, погасить, через возвышение «внутреннего человека».
Подобная трактовка «человеческого» притягивает к монастырю Пор-Рояль множество лиц из великосветских и ученых кругов. Аскетизм, отсутствие политико-религиозной двусмысленности привлекают к монастырю людей, оставляющих административные обязанности. Им нравится, что здесь они не связаны ни монастырским уставом, ни обетами, от столицы уезжают недалеко и ненадолго, здесь можно продолжать рассуждать и творить. Дворяне охотно устраивают своих детей в школу при монастыре.
Жан Расин, таким образом, один из «сочных фруктов», плодов специально направленного образования, протестантского типа просвещения. От рождения талантливый, с детства пишущий стихи, познавший религиозную тишину и благодать, он затем получает классическое образование в коллеже Бове. Выйдя из его стен, он пишет стихи религиозного содержания и светскую оду на бракосочетание короля. Пробует он себя и в театре, хотя и не все так удачно, ему аплодируют, и за ним следит литературный мэтр классицизма аббат Шаплен.
Яркая декоративность бытия сильных мира сего, роскошь придворной и дворянской жизни сформировали у публики своеобразный вкус — стремление к классическим образцам, к сюжетам из греческой мифологии или римской истории, к притчам из Ветхого завета, рассказанным строго без нарочитого стилистического расцвечивания. Монархии XVII столетия, борющиеся с ослабляющими ее фрондерами желают видеть на сцене только строгие решения и законченные ситуации, вывернутые наизнанку политические интриги, наказание врагов и оппозиционеров. И пусть по сцене ходят герои в тогах и римских сандалиях, аллегория всегда очень хорошо у классицистов читается. Волшебная сила классической формы нового искусства безотказно действует на зрителя.
Архитектор-художник Ленотр разбивает вокруг только что выстроенных дворцов регулярные сады и парки, высокая семиотичность которых не перестает удивлять и сегодня. Глядя на специально подстриженные конусы и кубы деревьев, фланирующие гости парков вспоминали о геометрии, а на перекрестках и у фонтанов воображали эпизоды прочитанных книг. В сценических произведениях «садовые ножницы» тоже хорошо «работают», они отсекают все лишнее от сюжетов, эпизодов и ситуаций во имя выделения главного: конфликта долга и чувства, страсти и обязанностей, личных и общественных устремлений. Если регулярность сада— отражение регулярности природы, то правило трех единств в пьесе — идеальное, специальное сфокусированное отражение человеческих отношений в мире. Единство места, времени и действия необходимы для демонстрации судеб и человеческих деяний на изломе, в предельный момент, последний срок. Все материальное, хаотическое, сумбурное изгоняется, устанавливается рационализм мысли и строгая патетика многословного высказывания, призванного донести незыблемые постулаты античной философии и самые простые житейские истины христианского толка. Сложное соотношение двух последних и наполняет классицистическую драму и трагедии.
Положения классической доктрины, т. е. нормативы, регулирующие создание художественного произведения формировались в двадцатые-тридцатые годы семнадцатого столетия, задолго до первых известных пьес Жана Расина, но каноны его неотступно довлели над творчеством драматурга и в момент первых его литературных опытов, и впоследствии.
Начав бывать при дворе молодой драматург с первых дней допущен к церемонии туалета короля, что есть высочайшая честь, ибо здесь позволительно блеснуть остроумием, и, возможно понравиться нужным людям, получить необходимую протекцию. Расин умеет вести беседы на любые темы, вскоре он сближается с не менее остроумным, чем он сам, Буало и Мольером. Театру Мольера он и отдает написанные им в строгом подражании Еврипиду свои первые пьесы «Фиваиды», а затем «Александра Великого», которые всеми восприняты как серьезные заявки очень серьезного драматурга. Расин получает настоящую поэтическую известность при дворе и в столице, у него появляются верные поклонники и друзья, а вместе с ними и враги, которые будут преследовать его до самой могилы. Он слишком наблюдателен и замечает то, о чем положено молчать, и имеет свое мнение там, где его не положено иметь. Наблюдающие за ним из высших сфер «благотворители», или как называли их в том столетии «кабала» думают одно, а Расин, как глубоко мыслящий