Свобода последнего слова - Самуил Аронович Лурье
Правда вымысла
Излюбленный мотив философской эссеистики Геннадия Гора – игра масштабов, разрушающая схематичную модель мира, которой мы обычно пользуемся для насущных нужд житейской практики. Она верно служит нам в обыденной обстановке, эта модель, слепленная из привычек и здравого смысла, но пафос писателя в том и состоит, что реальность отнюдь не сводится к обыденности. Скорей уж наоборот: обыденность иллюзорна, она не состояние мира, но робость и лень ума – закопченное стекло, сквозь которое легче смотреть на ослепительную загадку бытия.
Все повествовательные средства Геннадия Гора устремлены к одной цели – сдвинуть эту непрозрачную преграду, освободить внутреннее зрение, чтобы, оставшись мысленно хоть на миг лицом к лицу с мирозданием, человек почувствовал, насколько жизнь значительна и многогранна, с каким трудом она поддается познанию и насколько пуст расхожий предрассудок, будто лишь очевидное действительно.
В прозе Гора действительность похожа на волшебную сказку, полную чудес и странных приключений. Они случаются средь бела дня, на каждом шагу, – но только с теми, кто ожидает их, кто способен принять их всерьез, кто догадывается, что сути вещей не исчерпать средствами логики, кто не боится задавать себе и другим «некорректные» вопросы.
«– Почему, – спросил я его, – существует мир?
– Потому что существует, – ответил он.
– А что было бы, – спросил я, – если бы мира не было?
– Не было бы и нас, – ответил он.
– Ну, это не ответ, – сказал я.
– А почему ты об этом спрашиваешь? – спросил он.
– Потому что хочу знать.
– Мало ли что ты хочешь.
– А посему я должен хотеть мало? Я хочу много».
«Мальчик»
Эти два голоса без конца спорят между собой в повестях, романах и рассказах Геннадия Гора. И точно так же в них смешиваются, перебивая друг друга, повседневность и фантастика, взаимодействие которых основано на переживании многомерности бытия. Это не отвлеченная предпосылка, но именно переживание – неподдельное, поэтическое: мир так наполнен, так преизбыточно богат, что захлестывает наши чувства, захватывает дух.
Главные темы Геннадия Гора, как это обычно и бывает в творчестве настоящих художников, связаны с важнейшими духовными событиями его жизни.
Детство писателя сложилось так, что первой его любовью, первым собеседником и другом стала природа Забайкалья – грандиозная, бесконечно разнообразная, почти не тронутая цивилизацией, но обжитая племенами охотников и скотоводов.
Это было одинокое детство, омраченное опасностью и тайной.
Родители Геннадия Гора были революционеры: подпольная работа, слежка, аресты, тюрьма, ссылка – мальчик редко их видел и мало знал. Он жил у родственников (сперва в таежном поселке, потом – в провинциальном городке) и не смел при посторонних упоминать ни о матери, ни об отце, и метрика, представленная им в гимназию, была фальшивая.
Обо всем этом подробно и достоверно рассказано в повести «Рисунок Дароткана».
Мы встречаем в этой повести мечтательного подростка, который не знает, что такое родной дом и семейный уют, но зато необычайно чувствует гармонию живой природы. Он наделен даром самозабвенного, восторженного созерцания. Бывают минуты, когда он весь обращается в зрение – наступает тишина, останавливается время, теряется даже ощущение собственного «я», и в мире остается одна-единственная реальность: от крытое, живое, одухотворенное пространство.
«Паром, казалось, застыл на середине реки под белым облаком, плывущим под нами и над нами. Я ощущал всю свежесть бытия, будто весь мир превратился в это прохладное облачко, отразившееся в реке.
Вода, рассекая лес, торжественно шла, неся мои будущие сны. Я глядел в ее глубь, будто там свернулась речная тайна, надев на себя прозрачную студеную шапку и став невидимкой.
Вдруг моя лошадь громко заржала. Я и сейчас слышу ее ржание, и вижу синие горы со снежными верхушками, и ощущаю под ногами глубину реки, остановившуюся, чтобы продлить выпавшую мне необыкновенную минуту.
Одна минута детства длиннее, чем целый месяц старости…»
Из этого первоначального прозрения развился целый художественный мир, но лес и речка, деревья и воды так и остались в творчестве Гора воплощением подлинности бытия, символами непосредственного контакта с истинными ценностями.
Юность Геннадия Гора пришлась на годы революции и гражданской войны. Он был очевидцем грозных и трагических событий. С тех пор навсегда белогвардейцы остались в его снах и повестях носителями мирового зла – улыбчивыми, вкрадчивыми, ласковыми убийцами.
Тогда же, в бытности, упрочилась в сознании будущего писателя тема, разработка которой впоследствии принесла ему известность. Эта тема – явление революции в судьбу так называемых малых народов Сибири – эвенков, нивхов, орочей, ненцев. Кажется, никто не изображал так проникновенно их экзотический быт, в котором черты первобытного уклада исказились под гнетом самодержавия. Никто не писал с такой нежностью и восхищением о высоком духовном мире этих простых, неграмотных и нищих людей. Они не пасынки природы, а ее родные дети, униженные несправедливой капиталистической цивилизацией, – это убеждение Гор не вычитал из книг, а добыл личным опытом. Он научился воссоздавать художественный строй мысли, присущий безвестным охотникам и пастухам, запомнил их доброту, мудрость и благородство, чтобы рассказать в своих книгах, как воспитывают душу общение с природой, миф и обычай.
Люди тундры и тайги обладают мудростью, недоступной горожанам, но бессильны перед лицом неравенства и эксплуатации. Революция приходит к ним как избавление. Во многих произведениях писателя (например, в повести «Ланжеро» и в знаменитой книге о художнике Панкове) мы увидим, как преображается до исторический человек, во влеченный в исторические события; как обновляются его чувства; как захватывает его впервые услышанный бег времени.
Нечто подобное произошло и с самим Геннадием Гором. За первые два десятилетия своей жизни, еще прежде
Ознакомительная версия. Доступно 5 из 26 стр.