Тет-а-тет. Беседы с европейскими писателями - Николай Дмитриевич Александров

свете. В общем, когда у тебя много женщин и ты знаешь, как с ними обращаться, как их очаровать. Точно так же начинает Джон Донн. Но жизнь идет, и постепенно его отношение к женщинам меняется. Он встречает ту самую, единственную, и внезапно все, что было прежде, все эти погони за новыми женщинами теряют для него всякую привлекательность — он должен хранить верность. Это нелегко, если верность не заложена у тебя в характере. Его стихи начинают меняться, теперь они все чаще посвящаются одному адресату. Так развиваются события, и в конце, когда он полон любви, женщина наносит ему удар. Неожиданно тем, кому нанесли удар оказывается он сам. Так вот, эти стихотворения, можно сказать, определяют структуру жизни моего героя. В самом начале своей работы над ними он еще не понимает, какой это прекрасный, важный путеводитель. Но мало-помалу — каллиграфия ведь дело очень и очень медленное — до него начинает доходить: господи! Ведь то же самое происходило со всеми мужчинами, с незапамятных времен. Так было всегда. Он начинает понимать, что такое мужественность, что значит быть мужчиной, постигает и вершины мужественности, и одновременно — ее цену. Тем самым стихотворения играют для него роль карты.

Вы хорошо знакомы с наследием Достоевского?

Да, я внимательно прочел все романы Достоевского, но это непросто, когда ты англичанин и не читаешь по-русски. Ведь столь многое в книгах теряется при переводе. Стиль, разумеется, очень важен. Я читал набоковский перевод «Евгения Онегина». Этот труд представляется мне не переводом, а переливанием крови от одного человека другому. Вот бы обладать таким же знанием двух языков! Понятное дело, мне до этого далеко. В общем, трудная задача, трудная. Читаешь эти книги, понимаешь, что они замечательные, но русского все равно не хватает. Я читаю по-французски — не очень хорошо, но разницу между Золя и Гюго я чувствую. А с русским — что делать, тут я полностью во власти переводчиков.

Но желание прочесть в оригинале есть?

Да, очень хотелось бы. Я же говорю — иначе столько теряется. Это все равно, как если бы… Как будто ты сидишь в комнате, а за дверью, за стеной идет разговор: тебе все слышно, ты слышишь, что говорят, но тебе надо увидеть лицо.

Кто из писателей оказал на вас влияние?

Таких писателей множество — я читаю все, всяческую литературу, разных писателей с разными целями. Но приведу вам вкратце несколько примеров. Сам я считаю себя новичком, поскольку пишу совсем недолго; я представляюсь себе учеником в школе, который ходит к разным учителям на разные уроки. Итак, начнем. Золя подробно рассказывает нам о своем персонаже: кто он такой, как движется, что говорит. Прекрасно. Дальше, если хочешь научиться чему-нибудь о действии, можно пойти и прочесть отрывок из Диккенса — там ритм, там движение, там течение жизни, атмосфера. Это — еще один урок. Затем, если хочешь узнать о животной природе людей, о том, что значит быть человеком, тебе надо читать Дж. М. Кутзее — тех же «Варваров», которых я уже упоминал. Все просто, показана самая суть, сердцевина. Если тебя интересует стиль, красота языка, обращаешься, конечно, к Набокову — тут тебя ждет другой урок. Когда тебя охватывает боязнь цензуры, берешь маркиза де Сада, а после думаешь: да я могу написать что угодно — писал же он о таких невероятных вещах, и ничего. Значит, это — чтобы справиться с самоцензурой. А если тебе нужна энергия — читай Филипа Рота. В его книгах столько энергии, по ним можно ставить удар. Короче, я не могу назвать кого-то одного — я читаю множество разных писателей и пытаюсь учиться у них, чему могу. Еще — Джейн Остин, это замечательный учитель. Один из важнейших моментов для писателя вот какой. Допустим, возникает у тебя комната, а в ней пятеро персонажей, и все разговаривают. Если для того, чтобы понять все про каждого из них, надо рыться в книге, то она читается слишком медленно. Ты хочешь, чтобы все они разговаривали и чтобы читатель знал, о чем они думают. Это очень сложно — ведь это надо сделать быстро, иначе получится не чтение, а тянучка. Джейн Остин это удается блестяще. У Джейн Остин, оказавшись в комнате с пятью персонажами, ты знаешь, что каждый из них думает и что каждый из них чувствует. Заглядываешь в книгу, чтобы понять, как она этого добилась, и видишь: все проделано очень быстро. Короче говоря, нужно учиться у разных писателей.

Есть ли книги, которые вам хочется перечитывать?

«Лолиту», «Шабатский театр» (Sabbath's Theater) Филипа Рота, «Анну Каренину» — три раза ее перечитывал…

А почему?

«Лолита» — это стилистический шедевр. Там все до того прекрасно — каждая строчка, каждое предложение. В английском есть такое слово — эвфония, оно означает благозвучие. Все-все — и ритм, и модуляции. Потрясающая книга! Более того — повествование ведется от первого лица, а в этом случае ты способен сообщить читателю лишь то, что исходит от рассказчика. Все, что нам известно об истории Лолиты, идет от Гумберта, и в то же время книга отнюдь не ограничивается одним Гумбертом — повествование, все целиком, содержит в себе гораздо большее. Итак, «Лолита» — непременно. «Анна Каренина» — потому что это бесстрашная книга. Стоит ее открыть, и сразу понимаешь, что Толстой ничего не боится. Например первая сцена, званый вечер — сами знаете. Там, на вечере, человек, наверное, сто, и все входят в двери, и у всех у них такие длинные имена, а он просто берет и описывает их. Попытайся кто-нибудь в наши дни описать на первой странице вечер где собралось тридцать человек, — исключено! Никто это просто читать не станет — слишком много всего, слишком громоздкая картина, слишком много персонажей. А Толстой не боится ничего: вот мой рассказ, и я от него не отступлюсь.

Английская романистка, критик и биограф.

Родилась в 1939 г. в Шеффилде (Йоркшир). В 1960 г. окончила с отличием Ньюнем-колледж Кембриджского университета. В 1985 г. под редакцией Дрэббл вышло пятое издание «Оксфордского литературного словаря», в 2000-м — шестое, дополненное 660 новыми статьями, включая ранее написанные и подвергшиеся существенной переработке.

Книги: «Вольер для птиц» (A Summer Bird Cage, 1963), «Год Гарика» (др. перевод «Один летний сезон») (The Garrick Year, 1964), «Жернов» (The Millstone, 1965), «Вордсворт» (Wordsworth