Елена Арсеньева - Проклятие Гиацинтов

— Вообще это подозреваемый должен предоставить доказательства своего алиби, — буркнул уклончиво Афанасьев. — А у вас его нет. Сначала один Смешарин уверял, что вы подходили к кабине, теперь вот еще и свидетельница нашлась, но ведь им никто не возражает!

— Как никто? — возмутилась Алёна. — А я что делаю? Я говорю: они врут! Ну, со Смешариным все ясно, у него почти наверняка у самого рыльце в пушку, но Лу…

И тут Алёна осеклась, поняв, что чуть не проговорилась. Она теоретически — да и практически тоже! — никак не должна была знать фамилии свидетельницы. Она ее получила в результате, можно сказать, разведывательной операции, о которой Афанасьеву даже заподозрить не следовало. Поэтому наша героиня вывернулась с ловкостью, делавшей честь ее сообразительности:

— …но лупоглазенькая эта старушка меня просто изумила своей шаткостью и нестойкостью. — Вроде бы она была совсем даже не лупоглазенькая, гражданка Лунина, но ладно, на войне как на войне, в обороне и нападении все средства хороши! — Что уж там ей привиделось и в каком сне, не знаю, почему и зачем она решила меня оговорить… Может быть, вы спросите ее, с чего вдруг она сделала такой обвинительный крен… чуть ли не оверкиль?

— Прошу вас не указывать, как я должен строить свою работу! — внезапно выкрикнул Афанасьев и просто ужасно покраснел.

— Да у меня и в мыслях не было. — Алёна едва не поперхнулась от неожиданности. — Разумеется, вам виднее, молчу, молчу…

Ну, понятно. Бедного Виктора Валентиновича, который в отделении без году неделя, только со школьной скамьи, салажонок, небось учат все, кому не лень. Вот и еще одна училка притащилась, он и обиделся. Лучше и впрямь помолчать.

Хотя нет, подумала Алёна. Как бы обидчивый Афанасьев, просто для самоутверждения, не закатал бы ее в какую-нибудь предвариловку — до выяснения обстоятельств дела. Или он подписку о невыезде возьмет? Не то чтобы Алёна куда-нибудь собиралась, но все же сама мысль об ограничении свободы показалась ей кошмарной и снова заставила ее страшно разозлиться.

— Знаете, что? — сказала Алёна, вставая. — Мне не нравится тот оборот, который принимает наша беседа. Вы ведь пригласили меня именно на беседу, я отлично помню ваши слова! Если это беседа, я могу прервать ее в любой момент, верно? Ну так вот: этот момент настал. Мне пора идти. У меня работа, извините. Всего наилучшего!

И она выскочила из кабинета… чуть не сбив с ног какого-то человека, который шел по коридору.

— Ого! — усмехнулся тот, сторонясь. — Спасаетесь бегством, что ли?

Алёна оценила юмор.

— Вроде того, — буркнула она, размышляя, что ей делать, если Афанасьев кинется вслед с криком: «Держи, лови!», — а этот высокий брюнет ее схватит.

Брюнет был очень ничего себе, зеленоглазый такой, лицо весьма приятное, мужественное и веселое, и в иных обстоятельствах Алёна никак не возражала бы против того, чтобы он ее, м-м, схватил. Но только не сейчас! С двумя этими мужчинами ей не справиться, несмотря на то что она знала парочку приемов, с помощью которых могла бы обрести свободу от очень даже неслабого захвата, но… Во-первых, охранники, не побоимся этого слова, правосудия (что-то подсказывало Алёне, что зеленоглазый принадлежал к их числу, а не просто так зашел в райотдел, по коридорам прогуляться) тоже наверняка знакомы с некоторыми приемчиками, даже еще более хитрыми, так что может завязаться преглупая драка. А во-вторых, это будет откровенное сопротивление силам правопорядка, и после этого даже товарищу Муравьеву будет затруднительно «отмазать» свою знакомую писательницу.

К счастью, Афанасьев — надо полагать, от неслыханной-невиданной наглости подозреваемой Ярушкиной — впал в моральный и физический ступор и не только за дверь не выскочил, но и звука не издал. Поэтому Алёна и зеленоглазый просто обменялись взглядами — и разошлись, как в море пароходы. Зеленоглазый продолжил дрейф по коридору, а Алёна слетела вниз по лестнице и постаралась обрести достойный вид. Еще не хватало вызвать подозрения у дежурного! Поэтому она протащилась мимо него нога за ногу, чуть ли не зевая, и вышла на крыльцо, беззаботная, аки цветочек полевой. И это было мгновенно замечено человеком, считавшим себя убийцей Сергея Коржакова и следившим за писательницей.

«Вышла, — подумал он разочарованно. — А я-то думал…»

Итак, он еще не расстался с мыслью сделать из Алёны Дмитриевой полноценную козу отпущения!

— Ушла в целости и сохранности наша дама, — глядя вслед Алёне, констатировал его напарник (на самом деле бывший убийцей), вышедший было из машины на некоторое время — размять ноги, но теперь быстро вернувшийся к ней. — Иначе и быть не могло. Потому что появились кое-какие новости. Потом расскажу. Интересно, куда она теперь направляется?

— Домой, наверное, куда же еще, — буркнул тот, кто полагал себя убийцей. — Видишь, в тридцать четвертый садится? Доедет до своего «Оперного театра» и потопает домой.

— Видимо, так и будет, — кивнул настоящий убийца. — Тогда поехали. Больше сегодня ничего интересного не произойдет, судя по всему. Мне на работу, да и у тебя дела, братец Кролик.

— Сам ты братец Кролик, — усмехнулся человек, думавший, что он — преступник, завел мотор, и автомобиль покатил в стону центра города. На пути он ловко обогнул тридцать четвертый, где — это было видно сквозь стекло — маячил легкомысленный профиль писательницы Дмитриевой.

А между прочим, граждане, следившие за Алёной, много потеряли. Ведь тридцать четвертая маршрутка в Нижнем Горьком идет не только до «Оперного театра». Она и дальше идет. И писательница Дмитриева именно туда и направилась — дальше. Она проехала свою остановку, сошла только на Варварской, а оттуда, сократив путь проходными дворами, вышла на самое начало улицы Ошарской. Точнее, к дому номер 4, где проживала коварная свидетельница Лунина.

За некоторое время до описываемых событий

После смерти прабабки минуло десять лет. Лерон было уже за двадцать пять. А она — и зеркало уверяло ее в том же! — почти не изменилась, разве что подросла и округлостей прибавилось. Многие — особенно из ведомственного дома отдыха! — тянулись к этим округлостям, только без толку. Лерон и не смотрела на этих богатых, а порой и красивых мужчин. Ведь все они были женаты, а спать с женатым может только… Ужас перед тем будущим, что сулило ей найденное в далекой юности, а потом невесть куда исчезнувшее каменье херь, может, малость и поблек, но только самую малость. Это было как в сказке о Спящей красавице: когда злая фея предсказала новорожденной принцессе, что она в шестнадцатилетнем возрасте уколет палец о веретено и умрет, отец-король немедленно велел сжечь и сломать все веретена в королевстве, чтобы уберечь дочку. Сказку эту Лерон очень любила (естественно, ее все девочки любят!), но ее смех разбирал, стоило представить только, как жили несчастные люди в этом королевстве. Неужто нитки для тканья закупали за границей? Да, можно себе представить, как проклинали короля его подданные! Неудивительно, что одна старушка втихаря решила его ослушаться. С другой стороны, ради любимой дочери каких только глупостей не наделаешь… Тут короля вполне можно понять. Однако совершенно непонятно, зачем, ну зачем надо было так спешить?! Фея же ясно сказала: когда принцессе исполнится шестнадцать лет. То есть до этой поры можно было не беспокоиться, напрясть невероятное количество ниток, а ко дню рождения принцессы со спокойной совестью сжечь веретена. Только уж подойти к делу более ответственно. Обшарить все закоулки дворца, чтобы никакая старая пряха там не засиделась со своим смертельно опасным для принцессы веретенышком.