Потому что ночь (ЛП) - Скотт Кайли

— За домом присмотрели? — спрашивает Лукас, игнорируя вопрос.

— Да. — Генри берет меня за руку и вытаскивает из постели. — Ну что ж, сестренка. Давай приведем тебя в порядок. В конце концов, нам нужно поддерживать репутацию семьи.

— Сначала ей нужно поесть. — Лукас выходит из комнаты и возвращается с пакетом крови в каждой руке. — Холодильник уже заполнен. Вот. Держи аккуратно. Ты же не хочешь его порвать.

— Спасибо. — Я кладу трубку между губами и начинаю потягивать.

— Ты одна из них, да? — спрашивает Генри. — Признаю, пакеты с кровью практичны, но вряд ли заменят настоящую кровь.

Лукас поднимает свои темные брови.

— Я пытался ей сказать, но она счастлива, так что…

— Я действительно очень рад тебя видеть. — Генри раскрывает объятия. — Как насчет объятий?

— Не заставляй меня убивать тебя, — говорит Лукас.

— Язык любви отца — угрозы смерти, — шепчет Генри. — Постарайся не принимать это на свой счет. Очень трудное детство. Даже Фрейд не смог с ним разобраться, хотя, конечно, пытался в течение долгих лет.

— Есть ли еще братья и сестры? — спрашиваю я.

Лукас хмурится. Должно быть, это его запасной вариант.

— Ни одного, кого бы я мог вспомнить сейчас.

— Отец провел первые несколько сотен лет в роли шпиона и бандита. Из-за этого он не склонен доверять, — говорит Генри. Он снова поворачивается к Лукасу. — Я почти забыл, насколько ты некомпетентен. Ты же знаешь, что мы, мужчины, теперь лучше разбираемся в своих чувствах. Мы действительно говорим обо всем. Иногда мы даже плачем. Тебе стоит как-нибудь попробовать.

Несмотря на то, что Генри надулся, в моем сознании появилось слово «радость». Он безмерно рад этому воссоединению со своим сыном. И то, что эти слова все еще постоянно приходят ко мне в голову, очень интересно. Мне нужна любая помощь, чтобы ориентироваться в этом новом мире.

Мы переходим в гостиную, где Генри опускается на голубой бархатный диван. Поставив на антикварный фонограф альбом Эллы Фитцджеральд, Лукас грациозно усаживается в черное кресло с откидной спинкой. Самое большое кресло в комнате. Оно похоже на трон, что вполне логично. Я свернулась калачиком в углу черного кожаного дивана. И ура, что я ничего не сломала за сегодняшний вечер. Вся мебель кажется прочной. Может, для защиты от вампиров, которые не знают своей силы?

— Я не должен был будить тебя еще почти тридцать лет, — говорит Генри, накручивая на палец белокурый локон. — Что случилось?

Лукас кивает на меня.

— Она случилась.

— Это был несчастный случай, — говорю я, отложив на время свой завтрак. — Мой босс забыла сказать мне, чтобы я держалась надземных уровней и была здесь только в светлое время суток.

Генри хмурится.

— Должно быть, это было ужасно для тебя. В одиночку противостоять голодному вампиру. Тебе повезло, что это был отец, который достаточно контролирует себя, чтобы остановиться, и вообще не пьет, чтобы убивать. Иначе ты бы умерла как дронт⁵.

Я благоразумно промолчала.

— Неудивительно, что ты обратил ее, — продолжает Генри. — Должно быть, ты чувствовал себя полным дерьмом с этой своей вечно измученной душой.

Лукас хмурится.

— Мы — вампиры, пить кровь людей — это то, что мы делаем.

— Ну да, но не нужно грубить по этому поводу. И, старина, даже ты должен признать, что нападать на кого-то вот так и высасывать из него кровь — это… ух. Деклассически. Ты, должно быть, привел ее в ужас, весь иссушенный и иссохший, за столько-то лет сна.

— Она одна женщина, — говорит Лукас. — Ты был в бешенстве половину 1943 года на фронте. Ты убил тысячи.

— Это были нацисты. Смерть была им прописана.

Лукас качает головой.

— Хватит. Я не собираюсь вести с тобой этот чертов разговор.

— Раз уж у тебя здесь Генри, чтобы помочь тебе адаптироваться к новой эпохе, я тебе еще нужна или я могу идти? — спрашиваю я, звуча гораздо смелее, чем чувствую.

Взгляд Лукаса становится жестким.

— И куда именно ты пойдешь?

— Милая, — говорит Генри. — Поверь мне, ты не захочешь оставаться там одна. Не сейчас. Через пару дней они, вероятно, смягчат правила, и никто не знает, что произойдет. Последние тридцать лет здесь было как в диктатуре. Приходится постоянно оглядываться через плечо на псов из совета. Но разве тирания лучше анархии? Подозреваю, мы скоро это узнаем.

— Мы можем обсудить это позже, — говорит Лукас. — Генри, почему на твоей одежде прорехи? У тебя закончились деньги?

Генри задыхается.

— Извините. Это дизайнерские джинсы. Я вложил деньги в Apple в конце семидесятых и заработал миллионы.

— Ты инвестировал во фрукты? — спрашивает Лукас.

— В компьютеры, отец. Компьютеры Apple. Пожалуйста, постарайся не отставать!

Я потягиваю свою кровь и молчу.

— Итак, выкладывай все, как на духу. Что это за обезглавливание было вчера вечером? — спрашивает Генри, скрещивая ноги и устраиваясь поудобнее. — Я тихо жил в этом городе десятилетиями, а теперь вдруг снова оказался в центре внимания из-за тебя.

— Я очень сомневаюсь в этом. — Он провел ладонью по подлокотнику кресла. — Требовалась демонстрация силы.

Генри кивает.

— Арчи уже много лет не дает покоя твой статус GOAT.⁶

— Я должен понять хоть слово из того, что ты только что сказал?

— GOAT означает «величайший всех времен», — объясняю я. — Он делает тебе комплимент.

Лукас смотрит в сторону небес. Хотя я сомневаюсь, что кому-то из нас там рады.

— Это так весело, — говорит Генри. — Ты должен был обратить Скай много лет назад. Она не только декоративна, но и поддерживает мир. Иметь такую сестру, как она, просто замечательно.

— Я так рада, что ты это одобряешь.

— Чем мы займемся вместе? — спрашивает Генри. — О, я знаю, ты когда-нибудь была в Париже?

Я отложила пустой пакет из-под крови в сторону.

— Я даже никогда не выезжала за пределы страны.

— Что ж, теперь ты богата и бессмертна. Пора задумываться о большем, — говорит Генри. — Куда ты хочешь отправиться в первую очередь?

— Я богата?

— О, да. — Он шевелит бровями. — Даже не принимая во внимание все те деньги, которые заработала Ширли. Эта женщина была гением, когда дело касалось финансов. Будь то фондовый рынок или недвижимость… она управляла ими всеми. Но что, по-твоему, отец хранит во всех этих деревянных сундуках?

— Тела?

— Нет. Хотя это было бы уморительно макабрично⁷. — Генри смеется. — Отцу почти столько же лет, сколько холмам, и у него полно богатств, которыми он может поделиться.

— Разве? — спрашивает Лукас.

— Ты копишь золото еще со времен первого крестового похода.

— Ты настолько стар? — удивленно спрашиваю я.

— Старше. Но это деликатная тема. Он не любит говорить о своем возрасте. —

— Богатство — это легко, когда живешь несколько веков подряд, — говорит Лукас. — Ты хранишь безделушки, книги или оружие, чтобы поностальгировать. И не успеешь оглянуться, как они уже считаются бесценными реликвиями. Человеческие жизни так коротки, что они готовы заплатить чем угодно, лишь бы связаться со своим прошлым.

— Верно. — Генри продолжает: — Итак, Скай, тебе, вероятно, захочется побродить по городу до похорон. Хорошо бы покончить с земной жизнью. Оставить все позади и начать все с чистого листа. Мы могли бы взять частный самолет в следующие выходные и отправиться в Европу на некоторое время. Это будет здорово.

— Подожди, — говорю я. — Что?

— С каких это пор у меня есть частный самолет? — спрашивает Лукас, перебивая меня.

— У тебя нет, старик. Но у меня есть. Именно такие достижения ты упускаешь, когда решаешь дремать столетие. И я знаю, что у тебя были на то причины. Но все равно… очень драматично с твоей стороны, не находишь?

— Скай никуда не пойдет.

— Какой собственник, — говорит Генри дразнящим тоном. — Не похоже на тебя, чтобы ты был таким территориальным.

— Она еще даже не привыкла к переменам, идиот. Я ни за что не позволю ей отправиться с тобой в кругосветное путешествие.