Добыча хищника - Елена Александровна Романова

Мне было плевать на возможности этих существ. Я слушала профессора, испытывая омерзение. Я помню, как мучилась Геля, получив метку. Черная подвижная субстанция забралась ей под кожу и проникла в кровь.

– Почему он изнасиловал мою сестру? Они со всеми это делают?

Профессор не спешил отвечать. Ему было жаль меня. Я ощущала эту гнетущую бессильную жалость.

– Да, со всеми, – наконец, сказал он. – Это своего рода форма взаимодействия биологических видов. Та метка на лице, – он провел по своей скуле, обозначая место, где обычно эти метки проявляются, – это часть их субстанции, часть материи, из которой они состоят. Они делают надрыв, и эта дрянь проникает в кровь жертвы, распространяясь по всему организму и подготавливая тело для слияния.

Слияние?

Где-то в подсознании раздавались истошные крики Ангелины.

Нервное перенапряжение вынудило мои губы изогнуться в усмешку, в страшный оскал.

– Гм, – профессор потер шею, глядя на меня поверх очков. – Они в основном питаются кровью. Нам ничего не известно об их системе пищеварения, но они впитывают кровь, проникая в тело жертвы. К тому моменту ее кровь насыщается кислородом и очищается, восполняются потребности в витаминах и микроэлементах, повышается уровень серотонина, снижается прогестерон и вырабатываются эстрогены. В первые сутки после постановки метки меняется цикл…

– Заканчивайте лекцию, профессор, – предостерег Суров. – Ей не за чем об этом знать.

Я глотнула воздух раскрытыми губами.

Мне нужно было знать. Возможно, я хотела знать, чтобы причинить себе боль, потому что боль была единственным свидетельством того, что прежняя я еще жива. Или я просто наказывала себя за то, что выжила.

– Почему наше тело так реагирует на эту метку?

– Женщина – их естественная пища, – ответил профессор. – Они могут питаться кровью мужчин, мы это наблюдали, но при достаточном количестве женщин, они не станут этого делать. Они могут убивать женщин и пить их кровь, предварительно их не пометив, но в редких случаях, когда сильно голодны.

Геля… что же ты вытерпела перед смертью?

– Он назвал сестру хейэри, – напряженно вымолвила я. – Что это значит?

Профессор заерзал на сидении.

– Я не знаю, – честно признался он, – но полагаю, это некий статус.

– Еще он говорил о каком-то Халаре.

– Я не уверен, но кажется, это их божество.

– Закругляйтесь, – резко произнес Суров, – вы сказали ей слишком много, – и взглянул на Сергея: – Что насчет насчет больницы?

– Утром ее примет военный госпиталь. Это бывшее подземное бомбоубежище, – и он обратился ко мне: – Нужны твои данные, Эля.

– Черникова Элеонора Эдуардовна, пару дней назад мне исполнилось восемнадцать, – слова лились из меня по капле, с трудом. Я устала. Все, что было до той чудовищной аварии, медленно затягивалось дымкой призрачных воспоминаний.

Я проснулась внезапно, скинула с себя тяжелую, тягучую и душную дрему, навеянную медикаментами. Холодная действительность потащила меня куда-то вниз так стремительно, что я закричала, но из горла не вырвалось ни звука.

– Тише, Эля, все позади, – раздался голос сквозь оглушающий звук работающих лопастей вертолета. – Скоро будем на месте.

В глаза ударил дневной свет. Я с трудом вспоминала события прошедшей ночи и меня передернуло от мыслей о моей дальнейшей судьбе.

– Это Васильевская резервация, – произнес какой-то человек, когда мы приземлились, – о тебе здесь позаботятся.

Я все еще лежала на носилках, когда меня передавали на поруки прибывшим медикам.

– Откуда она? – услышала я хриплый прокуренный женский голос.

– С военной базы… Документов и вещей нет.

– Черт, у нее швы кровоточат. Мы со вчерашнего дня не принимаем таких… слишком много крови. У нас полный карантин. Везите ее дальше, в Захарово. Там «хороший свет», а у нас несколько фонарей под замену!

– Велено сюда.

– Ты оглох, что ли? Я не принимаю! У меня здесь шестьсот человек!

– Мне все-равно! Сказали сюда, у меня приказ сверху.

Меня понесли прочь с площадки – вертолет тотчас взмыл в воздух.

Рядом с носилками быстрым шагом пошла женщина – я видела лишь ее белый халат, широкую спину и короткие темные волосы. Она вынула телефон и, дозвонившись до кого-то, прошипела в трубку:

– Вы охренели? Мне что с ней делать? У нее биты в крови! Нет… нет, я не могу разместить ее в карантине, он переполнен. У меня здесь простые ребята… И что? Мне все-равно, что она оттуда! Мне-то что с ней делать? У меня и машин-то нет, куда-то ее вести! – она резко сбросила звонок и посмотрела на меня, морщинка между ее бровей разгладилась: – Не ссы… – и куда-то в сторону: – Куда поперли! В карантин!

Мне подумалось, что умри я в той аварии, не было бы таких проблем. Я понимала, почему меня не хотят оставлять здесь: для чужаков я добыча, для местных – очередной геморрой.

– Меня зовут Инна Владимировна, – сказала женщина, когда мы с ней оказались в госпитале. – Можно просто Инна. Я военный врач. Все ребята здесь военнослужащие. Из женщин только я и санитарки, то есть те, кому далеко за пятьдесят, – спокойно пояснила она. – Чуть дальше есть гражданские резервации и убежища: там и женщины, и дети. Защита там понадежнее.

Инна Владимировна, довольно моложавая и жилистая, с тонкой линией бесцветных губ, деловито проговорила:

– Ладно, у нас есть время, чтобы залечить твои раны и перебросить в гражданскую резервацию.

– Спасибо.

Она поморщилась, помогая мне перелечь на постель в отдельном узком боксе, оборудованном так, чтобы даже воздух здесь стоял на месте.

– Я скажу, чтобы тебе принесли завтрак, – Инна пытливо оглядела меня. – Это война, детка. Мы должны быть сильными, поняла?

Я кивнула, хотя совершенно не разделяла ее боевого настроя. Война – это когда обе стороны являются участниками боевого конфликта, а то, что происходит здесь – истребление. Нас помечают, убивают, нашей кровью питаются. Мы лишь отгораживаемся с помощью «особого света», который способен незначительно навредить этим тварям.

Мне захотелось забыть о том, что произошло, и просто поверить, что теперь все будет по-другому, ведь я спасена. Но я не чувствовала себя в безопасности. Существо, убившее мою семью, возможно, придет и за мной.

Неожиданно дверь в бокс открылась.

– Привет, – на пороге обозначился бритоголовый худой