Долг Короля - Риссен Райз
Чувствуя, что снова погружается в какие-то неприятные думы, Рин опомнилась и взглянула на Анхельма.
Глаза его были закрыты, ресницы подрагивали. Он бережно обнимал ее правой рукой за плечи, а в левой держал ладошку. Рин полюбовалась на совершенный профиль и стала размышлять об отношениях с Анхельмом. Теперь она могла с уверенностью сказать, что рядом с ним ей было тепло и спокойно. У нее было свое место в постели — справа от него. Свое место за столом — слева от него. Появились слова, предназначенные только для его ушей, которые можно было сказать только наедине. Анхельм был ласковым, как щенок, для него крайне важен был тактильный контакт: он все время стремился прикоснуться к ней, обнять, ловил каждый ее взгляд и жест. Днем Рин была окружена нежной мужской заботой, а ночью окуналась в его по-юношески жадную страсть.
Он стремился сделать все, чтобы она ни в чем не нуждалась, даже если никакой необходимости в этих вещах не было. Он осыпал ее подарками. За месяц путешествия в чемодане прибавилось одежды: шесть вечерних платьев, два летних дорожных костюма, один летний костюм «для работы», три маленьких ридикюля, и семь его рубашек. Рубашки Анхельма были для нее, как валерьянка для кошки, потому что они все пахли чем-то волшебным. Можно было, конечно, присвоить его дорогущий лиллийский парфюм, но на ней запах становился совсем другим, не похожим на аромат Анхельма, в который она влюбилась окончательно и бесповоротно. Рин даже не пыталась сопротивляться их очарованию, она сразу поняла, что это бесполезно. Поэтому стремилась окружить себя ими, унести недозволенную частичку Анхельма с собой в те времена, когда его не станет рядом. Рин ни за что не желала признаваться в этом даже самой себе, но, тем не менее, чувствовала, что всё же прикипела к нему, расслабилась и легла на спину, подставив живот, как влюбленная волчица. Если и было в мире что-то, что могло заставить эту женщину вести себя так, то это запахи.
Рин прижалась носом к плечу Анхельма: он сладко пах солнцем и маслом. Каждый раз после их дневных прогулок под жарким южным солнцем она обмазывала его маслом из зародышей пшеницы, чтобы фарфоровая кожа становилась не красной, а покрывалась золотистым загаром. Анхельм потрясающе быстро сгорал, в отличие от Рин, которой требовалось провести на солнце часа три, чтобы хоть немного потемнеть. Она от природы не была склонна к загару, теплый сиреневый цвет кожи становился лишь самую малость краснее, поэтому она могла греться на солнышке сколько угодно. А сейчас все ее тело было покрыто краской для кожи, которая вообще не пропускала солнечные лучи. Рин заметила на шее Анхельма маленькую царапинку, оставленную ее ногтями в порыве страсти, нежность переполнила ее и она прижалась губами к этому местечку. Губы мужчины чуть дрогнули в улыбке.
— Не спишь? — шепнула она, приподнимаясь на локте и откидывая волосы с лица.
— Нет, — ответил он, не открывая глаз. Рин улеглась обратно и отбросила в сторону одеяло: жарко.
— Слушай… У тебя никогда не возникало ощущения, что весь мир знает что-то такое, чего не знаешь ты? — задумчиво спросила она.
— Чего? — не понял он.
— Я имею в виду, никогда не думал о каком-то таинственном секрете, о котором знают все-все, кроме тебя? Что, например, все могут читать мысли, а ты один не можешь и, чтобы тебя тоже научили, ты должен сделать что-то такое… особое.
— Как тебе это в голову-то вообще пришло? — улыбнулся Анхельм, и Рин смущенно хмыкнула. — Нет, никогда не думал. У меня не было времени думать о чем-то таком.
— А расскажи о себе. Как ты жил до того, как встретился со мной? — попросила она, и герцог с интересом взглянул на нее.
— Ты хочешь узнать обо мне? Кажется, я могу поздравить себя с завоеванием моей сиреневой крепости.
Она шутливо ткнула его кулачком в бок и провела по ребрам.
— Не выдумывай!
— Ладно, ладно… — засмеялся он. — Только не щекочи больше, я боюсь щекотки. Ох, с чего же начать? Не знаю даже… Что тебе интересно?
— Университет. Я очень удивилась, когда узнала, что ты учился с Эриком.
— Ну, не совсем с ним… Эрик был на факультете криминалистики и на курс старше. Он поступил поздно, ему было уже двадцать… пять, что ли? А мне было всего двенадцать. Не знаю почему, но только с ним мне было интересно общаться. Все мои сокурсники были старше лет на пять, между нами возникала пропасть непонимания. В общем, я мог общаться только с Эриком. Мы очень сдружились, когда у нас обоих начался курс политической криминологии. В конце курса нам нужно было сдавать экзамен, и один из этапов этого экзамена состоял в том, чтобы помочь полиции в расследовании преступления. Меня одного, конечно же, в полицейский участок не пустили, а я не дружил ни с кем, кроме Виолетты и Эрика. Ну не девчонку же с собой брать? Представь картину: в полицейский участок входит пятнадцатилетний сопляк и требует дать расследовать дело, потому что ему надо экзамен сдавать. И рядом с ним еще не то кукла, не то живая девушка, — он широко улыбнулся. — Виолетту действительно можно было поставить на витрину, и никто не отличил бы от куклы!
— Да, — признала Рин, — я бы вас быстро развернула.
— Вот-вот. Поэтому я воспользовался расположением преподавателей ко мне, и выпросил у них в напарники по проекту Эрика, хотя он был с другого факультета. Так что теперь могу похвастаться, что в пятнадцать лет поймал преступника. В деканате университета в Кастане хранится мое личное дело, а в нем — письмо от начальника шестого полицейского участка. В письме красивыми зелеными чернилами написано, что студент-практикант Анхельм Вольф Танварри Ример справился с заданием отлично, при выполнении проявил мужество и отвагу, предложил новые методы работы, которые успешно применил на практике, и стал самым молодым следователем в истории полиции Кастана. Мне было пятнадцать. Для сравнения — в двенадцать я поступил в университет.
Рин улыбнулась его тону: очевидно, что герцог очень гордился своими заслугами.