Вадим Волобуев - Благую весть принёс я вам

Головня поднял ладонь, приказывая обоим молчать. Поразмыслив, сказал:

- Великая Наука карает того, кто берёт чужое. Взявший должен вернуть забранное или отдать то, что захочет обобранный им. Так велит Наука! А потому ты, взявший без спросу двузуб, виновен и отдашь ему отнятое, а вдобавок ещё и поделишься добычей. Чей двузуб, того и добыча.

Старший изумился:

- Это как же? Мы разве не одной общины люди? Ты же говорил... И потом - бездельник он! Срамно смотреть! Разве ж по правде это?

- Что моё - то моё, - повторил Головня. - А что твоё - то твоё. Таков закон Науки. - Он хлопнул по коленке, подзывая слугу: - Кто там ещё? Много?

- Слава великому вождю! - весело крикнул младший, пятясь к выходу и мелко кланяясь. - Завсегда богиню молю, чтоб продлила твои зимы, великий вождь. И дочек к тому же понуждаю. Уж они у меня такие хорошие, такие умные! Заглянул бы к нам, великий вождь! У меня жена болтанку делает - пальчики оближешь. Это тебе каждый подтвердит. Крепкого здоровья и долгих зим, великий вождь!

Он выкатился, нахлобучив истрёпанный заячий колпак, а вслед за ним вышел старший, что-то неразборчиво бурча и качая головой.

Дверь снова открылась, и внутрь, отпихнув слугу, ступил Хворост. Морщинистое лицо его, обильно заросшее белым волосом, было напряжено, спрятавшиеся под завесями бровей глаза смотрели тревожно.

- Страшная весть, великий вождь! - воздел он руки, остановившись у порога. - Измена!

Головня так и взвился филином. Гаркнул, вскакивая с лавки:

- Кто?

Хворост дрогнул губами.

- Сполохова мачеха да бабка-ворожея. Порчу на тебя наводили. Заклинали духов.

Небо лопнуло по верхней кромке, просело, излившись чернотой. Низина стала белесой как старая кость, холмы вплавились в сумрак, сдавили её с двух сторон угольными захватами.

В женском жилище бабка Варениха чародействовала над огнём, призывала добрых духов помочь Зольнице, избавить её от злых напастей. Сыпала в пламя заговорённую траву и белый конский волос, кричала гагарой и выла по-волчьи. Тягуче пела заклинания, то и дело замолкая, словно прислушивалась:

- Мощный бык земли... рыбоглазая кобылица! Явитесь, научите меня!.. Я - мощный бык... реву! Я заржала... рыбоглазая кобылица! О госпожа, приказывай! Каждый, с кем вместе иду, пусть слушает ухом. Пусть не следует позади меня тот, кому не скажу: иди! Впереди, ближе дозволенного вам, не остановись! Пусть каждый смотрит зорко! Пусть слушает чутко!.. Берегитесь вы! Смотрите хорошенько! Будьте все такими... все, сколько вас есть. Ты с левой стороны, госпожа с посохом! Если, может статься, случайно пойду не той дорогой, прошу тебя: направь! Распорядись!.. Укажи путь, госпожа мать моя, избавь от ошибок! Вольным следом лети!.. Расчисть мне широкий путь! И ты, седобородый почтенный Огонь, прошу тебя: на все мои думы, на все мои желания согласись... выслушай!.. исполни!.. Все до единого - исполни!

Варениха хлебнула из кружки и с шумом разбрызгала вокруг себя воду. Потом сделала это ещё раз и ещё. Глянула на Зольницу - меловые глаза её белели в полумраке.

- Принесла, что просила?

Зольница быстро протянула ей извалянный и слипшийся комок шерстяных волосков.

- От меховика его... чудом не заметил. И вот... от другого. Держи.

- Ах-ах, - покачала головой бабка. - Не на человека - на одёжу его заговор падёт.

- Да хоть так. Ты ворожи, ворожи, не сбивайся.

Варениха покусала оба комка стёсанными шаткими зубами, будто сучила нить, потом бросила их в слабое пламя.

- Рыбоглазая кобылица, мощный бык, слышу вас! Рыбоглазая кобылица, мощный бык, вижу вас! Бросьте громогласный, пронзительный клич! Издайте оглушительный, сильный вопль! Обрезатель душ, грядёшь тяжёлой поступью. Руки твои - косы, ноги твои - вихри. Рыбоглазая кобылица, мощный бык! Скажите ему веское, божественное слово! Обратите к нему убеждающую речь. Вас заклинаю, духи-покровители! Да не пройдёт мимо, узрит обращающуюся к нему. Вот я кидаю Тебе, великий Огонь, часть одежды этого человека. Напитай её болезнью. Передай ей проклятье. Вот я говорю Тебе имя человека - Чадник. Вот я говорю, кто он - гость. Вот я предаю в твои руки его жизнь - да отравишь её. Вот я предаю тебе в руки его судьбу - да сломаешь её. Избавь, освободи, очисть от его дыхания землю.

Зольница дрожала кончиками пальцев, дышала густо, неистово, вспоминая своего мучителя. В сумраке, в вязкой темноте горели чужие глаза - девки и бездетные вдовицы, затаив дыхание, следили за Варенихой. А та швырнула в огонь несколько лучин - пламя вновь вспыхнуло, запрыгало на углях, раздвинув колеблющийся круг света. Зольница протянула ей ещё несколько волосков - длинных и чёрных.

- Из гривы лошади. Пусть тоже падёт. И коровы его... и слуги... все, все!

Варениха пошептала что-то над волосками и швырнула их в огонь.

- Всё уйдёт, всё пройдёт... как зима, как лето. Верь и проси, верь и проси. За печали твои взыщется с недругов. Земля их погубит, ветра закружат. Парша испортит шерсть скотине, копытница разъест ноги. Верь и проси, верь и проси!

- А за пасынка моего, за мужа кто ответит? - воскликнула Зольница, плача.

- Придёт, придёт облегчение. Иди, не оборачиваясь, гляди, не косясь. Кто ступает следом, того нет, пока не заметишь. Страшен зримый, а незримый пуглив. Того нет, кто меня не видит. Ах, ах, аушеньки! Плюнь себе в ладонь, да размешай с землёй, да сохрани на ночь. А поутру выйди к реке, да там и зарой. И такие слова говори: "Ой, река, река. Унеси все беды и печали, забери все невзгоды. Утопи злословников, поглоти злодеев. Все, кто горе причинил - да захлебнутся в тебе. Во имя Огня и духов света!". А как скажешь, обернись вокруг себя пяток раз, да возвращайся, не глядя за спину. Тут-то и исполнится, тут-то и исполнится, родимая, так-то, так-то...

Она бормотала, с усилием поглаживая заскорузлыми ладонями измятые, бледные щёки Зольницы, точно лепила её лицо из глины. Та смотрела на неё с мольбой и отчаянной надеждой:

- Правда ли? Правда ли, старая? Так ли?

И другие бабы поползли, протягивая руки, к Зольнице, окружили её тесной гурьбой, запричитали, подвывая, заскользили ладонями по её изношенному, ветхому нательнику, по ломким космам, по худым плечам и морщинистой шее. Загудело жилище, забурлило голосами, и огонь, подхватывая этот порыв, тоже всколыхнулся и весело затрещал.

Тут-то и вошёл в жилище Жар-Косторез. Вошёл - и замер, уставившись на исступлённых баб. Не сразу его заметили, ещё изгибались, как трава на мелководье, елозили ладонями по телу Зольницы, стонали, сочувствуя подруге, пока не грянул чей-то вскрик, и скопище распалось как ком рыхлой земли. Бабы торопливо расползались по углам, лишь Варениха да Зольница остались возле костра, дико таращась на вошедшего.