Людмила Бояджиева - Возвращение Мастера и Маргариты
А тем временем в государстве установиться положенный исторический порядок. Евреи, лица кавказской национальности и прочие инаковыглядящие заселят обширные земли в районах крайнего севера или пустынного юга. Станут выполнять определенные для них функции: земледелие, скотоводство, неквалифицированные работы на вредных производствах. Никакой свободы слова! Никакой "мыслящей интеллигенции" и трижды сраной демократии! Мать их!
Пальцев в раже шарахнул кулаком о стол, отчего фрамуга мудреной финской рамы распахнулась и в нее влетело нечто черное, крупное, наглое. Шелестя крыльями заметалось по комнате, сбивая со шкафов антикварные вазы и статуэтки. Поднялись вихрем лежавшие на столе бумаги, раскатились по полу какие–то карандаши, чернильницы, скрепки, опрокинулась, изрыгнув на светлый ковер остатки жидкости коньячная бутылка.
Пальцев осмотрел занывший кулак и протер глаза. В окно сквозило и заметало снег, стало трезво и зябко, но беспорядок не ликвидировался. А крупная дегтярно–черная птица, пристроившись на темя мраморного Спинозы, прочистила горло и вполне отчетливо сообщила:
– Сдохнешь. Сдохнешь вместе со всеми своими проектами.
Пальцев расхохотался. Жизнь Альберта Владленовича сложилась так, что к необычным явлениям он привык. Ему приходилось иметь дело с наглецами, как наяву, так и во сне. Прицелившись, он запустил рюмку в ворона. Тот даже не шелохнулся, стекло разлетелось о мраморный нос философа.
– Сдохнешь, как не бузи – сдохнешь, – скорбно пообещала птица после чего заурчал факс.
Пока Пальцев доставал сообщение, ворон исчез в окне. А на листке, плохо пропечатанный, но все же узнаваемый, появился портрет директора "Музы". Известный, чрезвычайно удачный снимок, сделанный для избирательной компании и фигурировавший многократно в печатной информации. Текст под портретом был самого мерзкого содержания, не стоило и читать. Скомкав пасквиль, Пальцев запустил его за неимением иного объекта в совершенно непричастного к событиям Спинозу. После чего рухнул на диван и, прикрыв голову бархатной с кистями подушкой, нарочито громко и смачно захрапел.
Новый год, двигаясь с востока на запад, шел по российской земле и чем бы не были заняты в эту ночь люди, они открывали чистую страницу в Писании собственных судеб. Пусть даже и не думали об этом и вели себя совершенно обыденно.
"Сон приходит на порог, крепко спи–и–и-и ты, сто путей, сто дорог для тебя открыты…" – пела над детской кроваткой молоденькая армянка, проживающая в Москве в арендованной крохотной квартире с большим семейством – мужем, сестрой, матерью и свекром. Хачик давно похрапывал, накрыв подушкой красивую кудрявую голову, на кухне ругались старики, распределяя принесенный парикмахером праздничный заработок. Сусанна смотрела на черные ресницы сладко спящей дочери и представляла кадры старого фильма. Многонациональная публика цирка ласково баюкает хорошенького негритенка и обещает ему славную жизнь. И вправду, стал негритенок то ли ученым, то ли мужем Понаровской, то ли ее дедом – но в общем – удался. Кто знает, что надо сделать, что бы вышло так? Может, чаще петь эту самую песню?…
… – Я поднимаю бокал за наше счастье в новом году, – провозгласил Игорь, заглядывая в глаза Мары.
Они сидели за столом в компании вырядившейся в свой цветущий кримплен Леокадии и сыто жмурившихся котов. Игорь и Мара спешно примчались сюда, покинув банкет в "Музе" что бы успеть чокнуться под Куранты с Аней и теткой. Конечно, Игорь звал в более интересные места, но Мара тянула домой – не хотела оставлять сестру. На месте оказалось, что Анька сбежала к подруге, где и отплясывала сейчас в прокуренной комнате современную "эпилепсию" с надравшимися сверстниками, а "старики" скучно жевали у телевизора.
– Ну я совсем засыпаю, – объявила тетка вскоре после поздравления президента, ритуального чоканья и поднялась. – Еду не забудьте в холодильник поставить. Котам дорогого не давать. Сплошное после этого расстройство желудка.
– Мы тоже отчаливаем. Нас ждут в интересной компании, – с облегчением вздохнул Игорь и сжал Марину руку. Та руку высвободила и взглянула виновато: – Поезжай без меня. Я должна Аньку дождаться, волнуюсь. Первый раз она не дома Новый год встречает.
Везун нехотя удалился, заметив, что до сих пор не в состоянии постичь характер Мары, хотя и очень старается.
"Да я и сама не постигаю", – думала она, прильнув щекой к холодному кухонному окну. Тетка спала, посуда была вымыта, коты получили свое и удалились. Лишь один из них – рыжий плоскомордый метис с разорванным ухом сидел рядом, бурча и заглядывая в окно. Там заметала метель спящий город и гасли в домах праздничные огни. Неслышно подкралась Аня, засопела рядом.
– Ты что тут в темноте сидишь? Я думала вы с Игорем в ресторане отплясываете. Завидовала.
– Не интересно отмечали? Фу, ты вся продымилась, – принюхалась Мара.
– Это волосы. Там накурено было – жуть! Вообще – скучища жуткая. – Аня тоже прильнула к стеклу. – Ого, сколько крыш! Я никогда не замечала. Вот бы полетать… Выбраться на подоконник и соскользнуть, как птичка…Особенно ночью кайф – таинственно так, тихо. Мягко кружить, кружить и во все окна заглядывать! А потом улететь на юг, к морю. Представляешь?
– Представляю, – Мара помнила, как стояла на подоконнике в тот страшный день. И помнила, как до того дня чувствовала в себе легкость полета и огромную светлую силу. Не ходила, а витала и вся лучилась, словно маленькое солнце. – Летает тот, кто влюблен. – Сказала она с неожиданной горечью.
– А я обязательно влюблюсь! – Аня поцеловала кота в нос и тот в ужасе удрал. – Влюблюсь! Ведь ОН где–то там, во–он за теми окнами. И тоже ждет.
– Ждет. В это обязательно надо верить, – Мара подтолкнула сестру к двери: – Можешь идти в ванну первая…
…В деревне Торопаца отмечали Новый год бурно – к старикам на праздники приехали молодые, парилась в бане, ходили ватагами по домам, припадая к истокам. Самогон в здешних краях делали из турнепса и очищали древесным углем.
Хаты в Козлищах до самых крыш завалил снег. Слышалась в ночи далекая гармоника, взлетела пара ракет и хлопнул, прокатившись эхом над заледеневшими озерами, выстрел. Витька–Кирпич, внук Лехи Камнева стрелял из дедова ружья в привезенную им из райцентра девушку. После уже, когда раненая скончалась в больнице, стали говорить, что была она красоты писаной, вовсе не пьяная и не в чужих объятиях лиходеем застуканная, как значилось в милицейском протоколе. Посмертные легенды растут быстро, особенно те, что окроплены кровью, озарены страстью и рождены под Новый год. При жизни же была Витькина пассия оторвой и дешевкой, да и не интересовала его настолько, что бы из ружья палить по пустяку. Но вылетела пуля, спугнув пьяную ночь и прервав пустые, непонятным смыслом горевшие жизни.