Александр Бушков - Королевство теней (сборник)

Генераторы изолирующего поля накрылись бесповоротно. Теперь придется распроститься с мыслями о безмятежном кейфе в удобном кресле под чистым небом. Панин был обречен на бесконечную борьбу за существование. Пока не сядут батареи фогратора, пока не затупится и сломается мачете…

“Хорошо же, — подумал он, пробуя ступить потверже на больную ногу. — Вы что себе думаете? Что вы здесь хозяева? Что я буду вас бояться? Ну нет, так у нас не пойдет! Я человек, а вы — гнусные, грязные, подлые хищники! И я заставлю вас знать ваше место, я вас в землю втопчу, разорю ваши гнезда, сожгу ваш лес, война так война!..”

Он влез в скафандр, опустил светофильтр, пристроил на локтевом сгибе раструб фогратора и выпрыгнул из люка.

Вродекоты накатывались на него волна за волной, казалось — они собрались на эту поляну со всего леса, со всего материка, а то и со всей планеты. А он выжигал их, словно заразу. Стоял спиной к блимпу и веером палил из фогратора. Перед ним поднималась сплошная стена синего огня, дыма и смрада.

Когда первый поток нападавших выгорел дотла, задние вродекоты, которым тоже досталось от жара и шальных, прорезающих все до самого леса залпов, с визгом кинулись врассыпную. Панин, в черном от копоти скафандре, словно разъяренный бог, двинулся следом, дожигая раненых, отставших, затаившихся.

Звери бежали от него, как от стихийного бедствия. Он и сам ощущал себя разбушевавшейся неуправляемой стихией. Он ненавидел этот мир, как прежде здесь ненавидели его. И теперь сводил счеты.

Панин прекратил огонь, только полностью израсходовав ресурс одной из двух батарей фогратора. Позади него лежала черная голая равнина, впереди еще горело. Панин повернулся и пошел, вздымая тучи пепла, к кораблю. Никто не нападал на него, не бросался из кустов на плечи, чтобы рвать и грызть. Нынче здесь у него не осталось живых врагов. Казалось, вся Царица Савская оцепенела от ужаса. Он беспрепятственно дошел до блимпа, огляделся. Мирный зеленый пейзаж был непоправимо испорчен. И плевать.

Сквозь ровный гул, все еще стоявший в ушах, Панин услыхал чье-то поскуливанье. Он пошел на звук, вскинув парящее смертью жерло фогратора.

Возле погруженной в землю опоры блимпа лежал на брюхе некрупный вродекот. Он был наполовину обожжен, однако еще жил. Тесно поставленные глаза строго и печально смотрели на приближающегося Панина. Не было в них привычного кровавого отблеска — только боль и спокойное ожидание конца.

Панин навел фогратор.

И опустил.

Как, когда Грасс ухитрился увидеть в этих бешеных тварях неистребимое ни при каких обстоятельствах достоинство, пренебрежение к врагу? Те качества, что издревле считались присущими земным кошкам? Как случилось это озарение? Да было ли оно? Просто поглядел на пол, потом на потолок, пососал палец: нарекаю, мол, вродекотами… И угадал!

Панин снова поднял фогратор. И снова опустил.

Квазифелис равнодушно смотрел на него немигающим взглядом.

“Кто я перед ним?” — вдруг подумал Панин.

Одно дело — вершить возмездие над атакующей сворой и совсем другое дело — убить живое существо, глядя ему в глаза… Панин засунул фогратор в кобуру, сходил на корабль, разыскал там кусок прочной, нервущейся ткани — шторку из багажного отсека. Вернулся к раненому. Подошел сбоку и осторожно, стараясь не беспокоить ожоги, перевалил зверя на разостланную рядом ткань. Тот следил за человеком, не делая попыток к сопротивлению. Похоже, он уже не соображал, что творится вокруг.

Панин впрягся в импровизированную волокушу и за какой-то час по миллиметрику, сопя и обливаясь потом, затащил вродекота на блимп. Самое занятное, что на протяжение всей операции он даже не вдумался ни разу, зачем он так поступает!

Вродекот был устроен в багажном отсеке, предусмотрительно освобожденном от посылок. Панин пожертвовал во имя его удобства частью запасов зеленой массы для пищеблока: разбросал листья и ветки по полу. Помещение наполнилось характерными лесными запахами, и вродекот, не открывая глаз, наморщил острую седую морду и нервно дернул ушами. Он продолжал лежать на шторке пластом, положив голову на неповрежденные передние лапы, отчего делался похож скорее на усталую охотничью собаку, которой снились приятные убегально-догоняльные сны. На присутствие Панина по-прежнему не реагировал. То ли сил не было, то ли уже навалилась кома.

Панин сходил за свежей зеленью и, вернувшись, потребовал у пищеблока сырого мяса. Агрегат с некоторым недоумением, что выразилось в продолжительном напряженном мигании индикаторов, принял странноватый заказ, предварительно уточнив, какое именно мясо предпочитает клиент. Тот остановился на говядине, и пищеблок снабдил его аккуратным бурым ломтем прямоугольной формы, без пленок, прожилок и жировых прослоек. Панин вывалил мясо из блюда прямо перед носом вродекота — тот даже не пошевелился, только тревожно дернул боками.

В полной растерянности Панин слонялся по блимпу, ставшему для него не столько убежищем, сколько узилищем. Пробовал почитать про всякие там инбридинги с инцухтами, но скоро оставил это занятие. Отмахнувшись от угрызений совести, вскрыл посылку, где хранилось что-то съестное. Действительно, хранилось. Две грозди бананов и какие-то незнакомые плоды, похожие на синие пупырчатые яблоки, сгнило. Кому понадобилось посылать все это посылкой, когда повсюду есть пищеблоки, запросто синтезирующие любой вообразимый фрукт и овощ?.. Панин внимательно прочел сопроводительный лист: это оказались рекомендательные образцы новых сортов, выведенные специально для разведения в условиях Меркаба. Что ж, некоторое время меркабцам придется пожить без естественных фруктов. Панин спровадил образцы в утилизатор и демонстративно заказал себе спелый банан. Пищеблок с облегчением выдал требуемое.

Вродекот сменил позу. Теперь он лежал на боку, откинув лапы, и тяжко дышал. Ему было погано. Панин брезгливо отодвинул уже размякший мясной ломоть, присел на корточки и внимательно осмотрел ожог. Шкуры на боку и холке практически не оставалось: сплошная обугленная кора. Задние лапы обгорели до костей. Любой земной зверь от такого увечья давно бы умер. Но кто мог дать Панину справку о степени живучести обитателей Царицы Савской?..

Панин сходил в кабину, переключил пищеблок в фармакогенный режим и потребовал чего-нибудь болеутоляющего в сочетании с заживляющим. Блок выплюнул ему на ладонь пластиковую капсулу с желтой маслянистой эмульсией внутри. “Этого мало, — подумал Панин. — Тут меньше чем двумя литрами не обойтись.” Он попросил увеличить дозу, но, как видно, в блоке постоянно срабатывали скрытые ограничители, дозировавшие эмульсию в строгом соответствии с представлениями программы фармакогенеза о метаболизме нормального человека. Правда память пищеблока, старательно сохранявшая все недельное меню во избежание повторов, на медикаменты не простиралась, и через час Панин вытряс из агрегата нужное по его мнению количество эмульсии.