Юрий Козлов - Ночная охота

— Прости, Елена, не буду больше перебивать, — Антону показалось, что прошло не полчаса, а гораздо больше. Сейчас прозвенит звонок, и…

— Ты прав, — согласилась Елена, — мы не успеем рассмотреть вопрос в историческом, нравственном, политическом, экономическом и философском аспектах. А если и успеем, то вряд ли придем к единому мнению. Со временем мужчин на острове стало не хватать. Разрешили плавать женщинам. Отец и мать теперь работали в одной команде. В одиннадцать лет я закончила школу — на острове была только начальная. Тогда меня в первый раз изнасиловали солдаты с материка.

— Елена, — не удержался Антон, — а в Антарктиде…

— Ни разу, — ответила Елена, — там это не принято. В Антарктиде практикуется спортивный образ жизни, веселый, здоровый секс.

— А как большое одеяло, под которым массово совокупляются коммунисты и коммунистки? — Антон вспомнил, что ему говорила Зола.

— Оно в музее, — сказала Елена, — под ним спали первые люди, которых выбросили с кораблей на лед Антарктиды. Не думаю, что под этим одеялом происходили массовые совокупления. На острове было много старых книг. К двенадцати годам я перечитала все, у меня появился паренек, мне казалось, что мы любим друг друга, как… Ромео и Джульетта. Слыхал про таких?

Антон не слыхал.

— Неважно, — вздохнула Елена, — одним словом, я решила, что помимо физической близости меня с пареньком связывает что-то еще. Что наши частые совокупления под одним одеялом — это еще не все. Ты меня понял?

Антон понял. Точно так же он думал про себя и Золу. Но не был до конца уверен.

— Вот так я и жила, — продолжила Елена. — Мать и отец подгоняли к полосе баржи с рудой, пригоняли в порт с ядерными отходами, приторговывали контрабандой, на хлеб хватало. Меня призвали на трудфро, к счастью, неподалеку от дома — рыли канал, чтобы повернуть вспять последнюю на острове речку. И все бы ничего. Так бы и жила. Вышла бы замуж за паренька, мы бы со временем заменили родителей в судовой команде, глядишь, дотянули бы лет до сорока. Одним словом, все как у людей. Детей, конечно, я рожать не могла — из-за радиации. Но вбила себе в голову, что обязательно должна… Мне очень хотелось родить сына или дочку. В общем, нормальная, свободная жизнь в демократической стране. Тут с той стороны пригнали баржу с какой-то особенно ядовитой дрянью — самый большой счетчик на воротах порта зашкалило. Его, конечно, быстро откорректировали, но все поняли. Да еще наши идиоты, доставая контрабанду, по ошибке вскрыли вакуумный контейнер, на котором десять черепов и сто надписей: «Не вскрывать! Смертельно!» Содержимое контейнера вступило в реакцию с воздухом — случился выброс в атмосферу. Остров накрыло облаком таллиевой радиации. Эта радиация — в зависимости от дозы — убивала человека постепенно. Кому много досталось — за неделю. Кому поменьше — за месяц, два, полгода. Кто был на корабле, померли почти сразу. У остальных начались сложности с сердцебиением. Таллиевая радиация известкует сердечную мышцу — она теряет гибкость, перестает сокращаться. Человек умирает от острой сердечной недостаточности. Начиналось это так: сердце куда-то проваливалось, уши закладывало, накатывала сладкая такая наркотическая истома — люди валились, где стояли, как ватные. Сначала даже смеялись: надо же, стоял-стоял, и на тебе — упал! Приступы примерно раз в две недели, потом чаще, чаще. Но раз началось — уже не отстанет. Отец быстро помер. Мать жила, но с ней все было ясно. Она у меня все время спрашивала: началось? У меня началось, но я ей говорила, что нет. Паренек мой умер. Мы с ним были на пляже. Увидел красивый камешек, нагнулся, чтобы поднять и мне, значит, подарить, и… носом в воду. А у меня и сил нет, чтобы его из воды вытащить. И тогда мать — сама была чуть живая — решилась… Наверное, по пьянке. — Елена замолчала. Антон протянул ей бутылку. Она покачала головой. — Тогда все запили, как с цепи сорвались. Из Антарктиды шла контрабандная, фантастически очищенная выпивка — водка «Мавзолей», коньяк «Октябрьский», ром «Сталинград». Мол, спиртное продлевает жизнь. Детей заставляли пить.

Антон выпил сам. Самогона осталось на донышке. Ближе ко дну папоротниковый дух усилился. Антон как будто выпил папоротника и закусил папоротником. Определенно это была не водка «Мавзолей», не коньяк «Октябрьский», не ром «Сталинград». Антон уже слышал подобное. В раскинувшейся на четырех материках и бесчисленном множестве островов стране было немало мест, где погибали люди. Некоторые обязательно спасались, рассказывали другим леденящие душу истории. Окружающие, впрочем, не сильно смущались: такое могло начаться в любой день в любом месте.

Елена по-прежнему непродуктивно изводила драгоценные секунды на молчание. Антон не выдержал:

— На что решилась твоя мать?

— А может, она решилась, когда узнала, что остров будет закрыт на дезинфекцию, — задумчиво продолжила Елена. — У нее подруга работала шифровальщицей в отделе правительственной связи. Она приняла секретную депешу на имя президента Тасманской республики: в двухмесячный срок подготовить материальное достояние республики к эвакуации. В день Икс остров будет продезинфицирован с моря и с воздуха. Президенту-то что? Он с администрацией, с банкирами, с главными бандитами с самого дня выброса засел в подземном городе. Там чистый воздух, магазины, бассейны, солярии и все прочее. Цены на подземное жилье сразу взлетели в тысячи раз. Квадратный метр шел за сто граммов золота или миллион франков. Билет на теплоход до Австралии — десять миллионов. Зарплата у матери была, как сейчас помню, шестьдесят шесть франков в месяц. Нечего и думать было ни о подземном городе, ни об Австралии.

— Рупий, — поправил Антон.

— Франков, — уточнила Елена, — тогда во всех провинциях ниже экватора были франки. Там еще был такой зализанный с орденом в белом парике… Как червяк.

— Робеспьер, — Антон вспомнил, что видел старые франки в музее истории демократии. — На обратной стороне — приспособление… Ну, падает косой нож, и голова в корзину! А в провинции, где я учился, — новые рупии. На одной стороне — солнце. На другой — ночные звезды. А вообще-то сейчас в каждой провинции свои собственные деньги.

— Сегодня любой подходи к дозиметрическому столбу, у всех персональные браслеты, а тогда замеры делали с воздуха, только администрация знала уровень радиации. Мать была хоть и простая, но наблюдательная тасманская женщина. Однажды, когда они принимали танкер с ядерными отходами, она спустилась в трюм и увидела… живую мышь.

— Мышь?

— Крохотный зверек, грызун, родственник вашего нынешнего зверя. Но дело не в этом. Мышь каким-то образом проскочила живой сквозь полосу смертельного излучения! Мать никому ничего не сказала. Она сразу поняла, что это призрачный, но шанс. Только напарнице своей рассказала. Та находилась на палубе, видела то, что мать не могла видеть.