Патрик О'Лири - Невозможная птица

Самолёт встряхнуло, пошли воздушные ямы, и Дэниел опять вскрикнул.

– Допплеры[37] – штука ненадёжная, – сказал парень.

Кто-то ещё нажал кнопку вызова стюарда. Раздалось звонкое «динь-дон».

Они ели. Они летели. Они спали.

Дэниелу приснился сон.

Он жил в Венеции, читал итальянскую газету в своём белом халате, ища заметки с условиями выкупа. Они жили в прекрасном мраморном доме с окнами без стёкол, с древними спиральными колоннами, обрамляющими балконы, со стенами, покрытыми старинными коричневыми с золотом гобеленами. Великолепный розовый закат над бурым каналом двумя этажами ниже. Вода пахнет пробкой, и канализацией, и шоколадными крекерами «грэхем». Это был самый замечательный дом, в каком Дэниел когда-либо жил. Это навеяло на него печаль. Потому что он понял, что должен продать свой дом, чтобы заплатить выкуп и вызволить мальчика.

Дэниел услышал трепет крыльев.

Радужная струйка пролилась дугой из тёмной пасти широкого мраморного камина и выпорхнула наружу, исчезнув за балконной дверью. Колибри. Дэниел где-то читал, что птица в дымоходе означает, что кто-то близок к кощу. Он не хотел никаких птиц в их доме.

Эй, да я сплю, подумал он. Это просто одна из так называемых светлых грёз. Это значит, что я могу все что угодно. Я свободен.

Он слышал, как гондолы у причала бьются друг о друга, корпус в корпус, как возлюбленные. Дэниел прошагал к затопленному закатом балкону и посмотрел вниз. На носу одного из покачивающихся судёнышек он заметил странного гондольера. Маленькая круглая женщина, держащая огромный деревянный шест. На ней было яркое гавайское платье – он забыл, как оно называется. Между её чёрных глаз была странная татуировка в виде слезы – что-то похожее Майк видел в Марокко. В её позе было нечто комическое – бурлескная балансировка в духе Бастера Китона – в том, как она вцепилась в свой длинный шест, держа его горизонтально, как укороченная версия Валленды[38]. Она глядела на него снизу вверх из-под густой, чёрной, как у принца Вэлиента[39], чёлки. Её лицо было румяным и весёлым, удивлённым и немного смущённым из-за её неловкого положения.

Ему хотелось подбодрить её, дать ей совет. Но он понял, что ничего не знает о плавании на гондолах. Это не остановило его. Так многие люди, у которых спрашивают указаний, чувствуют себя вынужденными притворяться знатоками, на самом деле ими не являясь.

– Если бы я был на вашем месте, я бы перешёл на середину лодки, – сказал он.

– Ты на моем месте, потому что ты – это я, – ответила женщина.

В логической структуре сна это высказывание имело для Дэниела абсолютно ясный смысл. Разумеется, ведь её существование было невозможно без него. Это же был его сон.

– Я знаю вас, – сказал Дэниел. – Почему я не могу вспомнить ваше имя?

– У меня их множество, – сказала женщина в лодке. – Никто не помнит их все.

Внезапно белый мрамор балкона похолодел под его рукой. Дэниела заполонило опустошающее чувство горя, точнее, это было собрание всех горестей, которые обрушились на него такой массой, что ему показалось, как будто он годами запихивал их, как полотенца в платяной шкаф, плотно закрывая дверцы, до тех пор, пока они наконец не изверглись наружу всем скопом. Он начал плакать. Он плакал и плакал, ему казалось, что он не плакал уже несколько столетий. Но если бы его спросили, о чем он плачет, Дэниел не смог бы ответить. И он подумал, будут ли эти слезы сновидения считаться при пробуждении, или ему придётся заново проходить через всю эту болезненную процедуру.

И на этом Дэниел проснулся, с глазами, полными настоящих слез.

Турбины по-прежнему гудели. Парень в соседнем кресле спал, в его наушниках бормотали «Дорз».

Колибри и Венеция. Маленькая круглая женщина в лодке, имеющая множество имён. Что пользы в снах, если от них ему только становится грустно?

Когда самолёт приземлился в Сан-Франциско, толпа туристов впереди салона зааплодировала.

Его сосед наклонился к нему – он собирал свои вещи – и, улыбаясь, сказал:

– Немцы, блин. Они всегда так делают.

Ничто не могло приготовить Майка к потрясению, которое он испытал при виде того, что сделали тридцать восемь лет с его любимым школьным учителем.

Доктор Клиндер превратился в толстяка – белый вариант Майкла Джордана[40].

Тучный, лысый, неопрятный старик, одетый в нечто вроде тренировочного костюма коричневого цвета, сделанного, похоже, из бумаги, тычущий вверх толстым указательным пальцем и говорящий ласковым воркующим голосом.

– Одну секундочку. Сейчас я расчищу для тебя место, – он смахнул кипу бумаги с синего кресла, стоящего напротив письменного стола светлого дерева, сам тяжело уселся на вращающийся стул и повернулся к Майку.

Его кабинет завораживал. Как на витрине мебельного магазина: нигде ни пылинки, утончённо-неестественная обстановка. На стенах было полно сувениров, стол был завален картинками в золотых рамках с изображениями разных видов колибри. Единственным свидетельством того, что в этом невероятном помещении обитает человеческое существо, была хрустальная пепельница, полная окурков.

– Итак, – его глаза жизнерадостно поблёскивали. – Мой любимый студент. Ты выглядишь замечательно!

– У меня все в порядке.

– И ты говоришь, что кого-то ищешь?

– Моего брата.

– Чем я могу помочь? – он сложил ладони вместе.

– Я надеялся, что вы сможете сказать мне, где он.

Клиндер приподнял брови.

– Я? Черт подери, Майк, да я его никогда не видел.

Майк совершенно отчётливо понимал, что он лжёт. Он не мог бы сказать, почему он так решил. Он просто чувствовал это.

– Доктор, прошу вас, давайте покончим с этим дерьмом. Я хочу знать, где находится Денни.

Доктор достал «зиппо», закурил сигарету, глубоко затянулся и выдохнул дым в направлений Майка. Это что, вызов?

– Дэниел? Его так зовут?

Майк показал ему револьвер, и жестикуляция доктора изменилась.

– Боже милосердный! Что ты хочешь этим сказать? Ты, никак, собрался угрожать мне пистолетом? – он оставлял Майку возможность сделать вид, что это просто неудачная шутка.

Майк направил пистолет на докторский компьютер. И сделал один выстрел. Клиндер дёрнулся на своём стуле; пуля вдребезги разнесла монитор, разбрызгивая осколки стекла по его великолепному столу. Маленькое облачко дыма лениво поднялось вверх, и беспорядочные отблески затанцевали по тёмному кабинету.

– Господи Иисусе! – у доктора был такой вид, точно у него на глазах только что умер его лучший друг. – Ты что, с ума сошёл?