Виталий Амутных - ...ское царство

— Слушай, Роза, — говорит он, не отрывая от ее лица глаз, — ведь это ты мне красного петуха пустила? Ты?

— Да ты с ума сошел, — так же, лицо в лицо отвечает Роза, — зачем мне это нужно? И стала бы я после того бегать к тебе, как девочка, свои услуги предлагать? Странные у тебя мысли. И, хотя я немного обиделась, все мои предложения остаются в силе. Позвони мне ближе к вечеру. Лады?

Вновь кряхтя Роза сползает с дивана, оправляет на себе влезшую в складки тела ткань. Идет к выходу. Здесь, в прихожей, происходит еще одна непродолжительная немая сцена.

Роза улыбается:

— Ну, что ты нос вешаешь? Сказала же, со мной ты не пропадешь.

Улыбаясь же, она приближается к Гарифу вплотную и хватает своей лапой его за ягодицу.

— Ух, ка-кая у тебя задница! Не-мо-гу!

И, развернувшись с игривостью, на какую сподобил ее Создатель, распахивает дверь и выходит вон, не обернувшись.

В первый же выходной я, как и обещал Степану, помчался к своему знакомцу мореходу за консультациями, необходимыми всякому, кто положил для себя завоевывать морскую стихию. Благо, мчаться надо было не далеко, — два лестничных марша вверх в своем же подъезде. Идея таким образом переменить среду своего обитания, а значит и мировоззрение, и качественные ценности, и самою философию жизни, навязанные мне социумом, всерьез завладела мной. И ведь я простосердечно верил (верил еще), что мое желание, мои усилия, этим желанием укрепленные, способны переиначить, перекроить судьбу мне предуготованную по собственному усмотрению. И не знал, и не ведал я, что план всех моих действий в этой жизни давно составлен, утвержден и подписан, что развернется он в свой час нежданно-негаданно, четко и неумолимо.

Морской волк Толик смотрел телевизор, поэтому хоть встретил он меня и приветливо, еще добрых двадцать минут находился вне пределов досягаемости моих слов. Я тем временем рассматривал яркую мелкобуржуазную обстановку его жилища, поскольку мне доселе не приходилось знакомиться с его пенатами, наши редкие и краткосрочные встречи проходили всегда на нейтральных территориях. В доме было всего по-женски много, и все-то было безвкусно пышно, это был как бы воплощенный рай в представлении невежественного паупера. Стены покрывали переливчатые обои все в золотых завитушках, на окнах цветистые занавеси, отделанные рюшами, а рюши в свою очередь украшены блестящей бахромой, даже обивка стула, на котором я восседал, была «царская», — вишневый бархат с опять же золотыми загогулинами. Полушерстяные ковры немыслимых расцветок, штампованный хрусталь в буфете, бытовая техника и несметное количество глупейших мелочей, — вот, оказывается, чем платил моряк Толик социуму за свои свидания со свободой. Когда же столь занимавший внимание хозяина сего филистерского эдема фильм, в котором американские евреи как обычно спасали мир от каких-то катаклизмов, все же откричал и отстрелял, Толик наконец-то очнулся от этого телегипноза.

— Да, так что ты говоришь? — поворотил он ко мне свое вовсе не волчье лицо.

Внешностью он обладал весьма потешной, хотя и не без своеобразного обаяния. Некрупные, не слишком выразительные черты его белесого веснушчатого лица излучали всечасно какое-то детское изумление, точно видел он все вокруг впервые, но за непритязательным простодушием этих розоватых глаз в обрамлении коротких желтых ресниц весьма определенно угадывались и ум, и завоеванная воля.

— А я тебя тоже, по телевизору видел. Вы, что, на телевидении работаете, — лицо Толика оживило воспоминание.

Меня позабавило то, как он умудрился использовать рядом сразу два обращения: и «ты», и «вы». Первое, как видно, было ему ближе, но еще не окончательно истребившееся в народе уважение к работникам идеологического фронта не позволяло упорствовать в амикошонстве.

— Да вроде бы. Но это не так интересно, — и чтобы уж очертить статус нашей встречи: — Я к тебе по другому вопросу. Ты же моряк, да?

— Ну… моторист.

— А вот скажи, как к вам в мотористы, в смысле, в моряки попадают?

— То есть? Ты че, устраиваться собрался?

— Скажем… Да, устраиваться. Кем там у вас берут, если без специального образования?

— А вам зачем это?

— Толик, давай будем на «ты», а то я как будто интервью беру.

— Вот именно. Ты же на телевидении работаешь! Или тебя сокращают? Телевидение — это же ого-го! Море-то тебе зачем?

— Давай будем проще. Если можешь рассказать — расскажи. Если это, разумеется, не военная тайна.

Толик почесал свою скверно выбритую ржавую щеку, ярко-розовое в рыжих пятнышках ухо, а потом — и затылок.

— Да ничего сложного. Приходи в контору по найму, там тебе все и расскажут в подробностях. Только бабки нужны, хоть тыщенку баксов. Теперь без этого никуда. Надо получить паспорт моряка — это долларов сто. Санитарный паспорт — еще сто. Международный сертификат — ну, сертификат, может, баксов в восемьдесят обойдется. Еще справки кой-какие. А, чтобы все это оформление проходило быстро и лучшим образом, — сам понимаешь, надо платить. Тут платить, там платить. Так и живем. Лучше контору искать прямо в Одессе, здесь тоже есть, но лучше там. Могу подсказать к кому идти… Так зачем это тебе вообще понадобилось? Вам что, здесь плохо?

На всякий случай я постарался вложить в улыбку побольше дружелюбия и покорности челобитчика:

— Я, конечно, понимаю, что от себя никуда не убежишь… Но вот ты, скажем, везде побывал, многое посмотрел. В Рио-де-Жанейро был?

Видимо мое простосердечие показалось ему смехотворным, он даже фыркнул несколько раз в свою широкую ладонь, подпиравшую щеку:

— И что: Рио-де-Жанейро? Одна улица разукрашена почем зря. А вокруг грязь, нищета, зараза.

— Понятно, тебя уже ничем не удивить.

— Да… Поднадоело. Лучше так вот, возле телика посидеть. Возраст, конечно. Скоро уже и сороковник. Но ты тоже ведь не мальчик.

— Да, мы с тобой почти ровесники. Так что, ты с морем подвязываешь?

— М-м… пока нет. Жить-то на что-то надо. А там я как-то и привык, и… что я здесь буду делать?

— Телик смотреть.

— Ну!

— В общем, спасибо. Значит, деньги, в Одессу, в контору. Медосмотр там какой-нибудь пройти, да?

— Я же сказал, если денег будет достаточно, никто тебя медосмотрами силовать не станет.

Я встал со стула, грезящего о великородных седалищах.

— Что ж, спасибо еще раз. Ухожу. А твои где, куда жену с сыновьями спрятал?

— A-а… — он махнул рукой, и в качестве маскирующего какие-то чувства маневра поднялся потягиваясь со своего телезрительского насеста. — Пошли… На оптовку пошли. С тещей еще. Какие-то шмотки выбирать. Ну, пусть идут, правильно?