Кирилл Бенедиктов - Золото и кокаин

Волшебный сад

Руслан приехал ровно через полчаса. Было уже совсем темно; с неба, как мягкий пушистый занавес, падал снег.

Серебристая «бэха» Руслана остановилась напротив подъезда. Затемненные стекла не позволяли разглядеть, сидит ли кто-нибудь рядом с Русланом, поэтому я на всякий случай открыл заднюю дверцу. И не ошибся — на заднем сиденье никого не было.

— А вот и Денис, — сказал Руслан, обращаясь к человеку, сидевшему ко мне спиной. Я видел только воротник дорогого кашемирового пальто и поблескивающие черные волосы. — Денис у нас голова. На иностранных языках шпарит лучше, чем я на русском…

Человек в кашемировом пальто поднял указательный палец, и Руслан замолчал.

— Hola, — сказал он по-испански. Он и не подумал повернуться, но мне показалось, что он рассматривает меня в зеркальце заднего вида. — Много о тебе слышал, Денис.

Говорил он мягко, без свойственного русским акцента, и даже, пожалуй, мягче, чем наши преподаватели в институте.

— Добрый вечер, — ответил я вежливо. — Надеюсь, в основном хорошее.

— Разное. Например, я слышал, что ты сейчас сидишь без работы. Это правда?

— Да, — сказал я после секундного колебания. — Это правда.

— Что странно, если ты действительно так хорошо знаешь испанский, — заметил он. — Неужели в Москве никому не нужен переводчик с испанского?

Я пожал плечами.

— Возможно, кому-то и нужен. Но я таких людей, к сожалению, не встречал.

Сразу после армии я пытался устроиться переводчиком или хотя бы референтом со знанием испанского языка, но довольно быстро выяснилось, что на этом рынке предложение значительно превышает спрос.

— А тебе бы хотелось работать там, где твои познания в испанском языке могли бы быть по-настоящему востребованы? — спросил Кашемировое Пальто, по-прежнему разглядывая меня в зеркальце.

Он употребил одну из самых сложных форм в испанской грамматике — сослагательное наклонение, которое не зря считается кошмаром всех студентов, изучающих язык Сервантеса и Лопе де Вега. Я понял, что он задал этот вопрос не потому, что его действительно интересовало мое желание, — он просто проверял, насколько свободно я владею его родным языком. В том, что передо мной испанец, я уже не сомневался. В институте нас, будущих военных переводчиков, особенно тщательно натаскивали на распознавание акцентов и особенностей речи обитателей тех или иных стран. Я готов был держать пари, что мой собеседник родился где-то в южной Испании, скорее всего, в Андалусии.

— Если говорить о том, чего бы мне по-настоящему хотелось, — ответил я, принимая его игру, — то мне хотелось бы жить где-нибудь на побережье Коста-дель-Соль, в белом домике рядом с апельсиновой рощей, и не работать вовсе. Но, поскольку это вряд ли возможно в ближайшем будущем, я готов выслушать ваши предложения.

Он наконец обернулся и с интересом посмотрел на меня. У него было жесткое и даже, пожалуй, несколько хищное лицо с ястребиным носом и глубоко посаженными черными глазами. Тонкая полоска усиков над верхней губой делала его чем-то похожим на контрабандиста из старого фильма «Касабланка».

— Меня зовут Рикардо, — представился он, протянув мне узкую твердую ладонь. — Где учил язык, Денис?

Внутренний голос шепнул мне, что про ВИИЯ этому человеку лучше не говорить.

— Моя мама испанский преподает в педагогическом.

Он слегка кивнул — видимо, ответ его удовлетворил.

— Что ты скажешь о работе в Южной Америке, Денис?

Южная Америка! Меня с детства манил этот далекий, загадочный континент. Вероятно, это было связано с рассказами отца о Кубе и удивительными вещицами, которые он привозил из своих долгих командировок. Когда мне было лет двенадцать, в районной библиотеке мне попалась книга «Неоконченное путешествие», основанная на путевых записях и дневниках английского военного топографа Перси Гаррисона Фосетта, пропавшего без вести в непроходимых джунглях Мату-Гросу в 1925 году. Фосетт провел в дебрях Южной Америки большую часть своей жизни; он участвовал в сражениях знаменитой «каучуковой войны», которую вели между собой банды работорговцев и плантаторов и регулярные армейские соединения Перу, Боливии и Бразилии, наносил на карту границы государств и неизвестные белому человеку горные хребты, искал затерянные в сельве древние города давно исчезнувших племен. Книга эта произвела на меня сильнейшее впечатление — я несколько месяцев не мог думать ни о чем другом и по ночам видел во сне зеленый многоярусный полог дождевого леса, медленные коричневые воды безымянных рек, слышал крики разноцветных попугаев и пронзительный визг обезьянок-уистити. Позже, уже учась в ВИИЯ, я был уверен, что мои детские мечты скоро сбудутся: выпускники испанского отделения работали по всей Латинской Америке, кроме Бразилии, где государственным языком был португальский, и трех крошечных стран на северо-востоке южноамериканского материка — Гайаны, Суринама и Французской Гвианы. Как я уже говорил, жизнь довольно жестко скорректировала эти планы.

— Скажу, что это круто, — ответил я честно. — Хотя, конечно, зависит от того, что за работа.

— По специальности, — сказал Рикардо, и резко очерченные губы его дрогнули в слабом подобии улыбки. — Переводчиком с испанского на русский и наоборот.

Он отвернулся — теперь я снова видел только воротник его дорогого пальто — и уже по-русски обратился к Руслану:

— Да, это то что надо. Он говорит на испанском не хуже меня.

— Я за свои слова отвечаю, — хмыкнул Руслан. — Лучше Дениса вам не найти.

Вероятно, при этих словах мне стоило бы преисполниться гордости, но вместо этого я почувствовал легкое раздражение — меня обсуждали, словно корову на базаре.

— Если я выдержал экзамен, — сказал я сухо, — хотелось бы узнать поподробнее, о чем все-таки идет речь.

Руслан перегнулся через спинку водительского сиденья и хлопнул меня по плечу:

— Расслабься, братишка, все путем! Рикардо серьезный бизнесмен, торгует фруктами, цветами, короче, всякой экзотикой. У него есть друзья в Южной Америке, на которых работают наши летчики. Возят там, типа, лекарства, консервы, короче, всякую байду.

— Гуманитарные грузы, — уточнил Рикардо.

— Ну, вот. Летать приходится в такие места, где по-английски никто не рубит, а по-русски тем более. Из-за этого возникают всякие непонятки, а для бизнеса это плохо. В общем, надо помочь пацанам, а заодно и всему прогрессивному человечеству. Я как узнал — сразу про тебя подумал. Ты же у нас полиглот, еще в школе нас испанским ругательствам учил! Иха де пута, бете а ла чингада — видишь, до сих пор все помню!