Максим Солохин - Король и Каролинка

Дело в том, что с тех пор, как Мама стала не просто приезжать посоветоваться, а ПОСТОЯННО ЖИТЬ при монастыре, при ногах о. Федора, оказалось, что ей становится все труднее и труднее играть роль смиренной послушницы. Ее другое, бессознательное "я" вовсе никогда и не собиралось бесславно погибать тут в монастыре, а оно было у Мамы тоже очень сильным, страстным, прямо-таки искрометным. Такая уж у меня семья.

Мама была слишком духовно одаренной личностью, чтобы погребсти себя заживо. Став из актрисы кухаркой, она круто обошлась со своим гением. Но он был малый не промах! У Мамы хвалило сил лечь в могилу и даже слегка присыпать себя землей. Но лежать так год за годом она не смогла! К тому же, как я теперь понимаю, конечно, она сильно скучала по Папе. Может быть, она надеялась, что это притупится со временем. Но это не притуплялось.

И вот, конечно, между ней и ее духовным отцом постепенно стали обнаруживаться существенные различия во взглядах. В том числе, и во взглядах на Дедушку.

И вот в один прекрасный (по крайней мере, необычный) день Мама сама, своими руками дала мне почитать дедушкину книжку. Она принесла ее прямо в сторожку при храме. Я удивился, почуяв в этом что-то нехорошее:

-- А как же отец Федор?

-- Ничего. Почитай, познакомься. Это -- твой Дедушка.

Я почитал, и еще больше удивился. Это была сказочная повесть про мальчика, который нашел ход в другой сказочный мир. Там, в этом мире, злодействовала одна колдунья, не то чтобы злая, просто она не умела разобраться в себе, и мальчик пришел на помощь. И за это его выбрали Королем в том мире. Сказка была добрая, и было решительно непонятно, что отец Федор тут усмотрел вредного.

После этой книги у меня появилось определенное предчувствие, что скоро мы поедем в Столицу. На службе я стоял отстраненно, пытаясь представить себе, как будет выглядеть моя жизнь, если мы -- ВДРУГ! -- переберемся к Дедушке.

Дело в том, что я же был единственным наследником дедушкиной квартиры. И в этом смысле мамин окончательный развод с Папой очень много значил для меня юридически. Хотя я был ребенком, но вот этот момент, эту логику событий почему-то отслеживал, хотя и притворялся, будто совершенно ни при чем.

Наши отношения с Папой были слишком сложными, чтобы тут можно было рассуждать логически. Тут все решалось на уровне скрытого, внутреннего "я". Решалось нечеловечески гениально. В духе, так сказать. Вначале, на заре нашей жизни при монастыре, пока оформлялся развод, Мама определенно сказала, что не хочет жить в Столице, а хочет жить в деревне при отце Федоре. Я понял так, что даже когда Дедушка умрет, мы все равно будем жить в деревне. До самой смерти. И смирился со своим внезапно наступившим обнищанием, решив всецело отдаться духовной жизни.

Но вот сейчас, стоя в храме после дедушкиной "психоделической" сказки, я вдруг догадался, что, будь мамина воля, она, пожалуй, давно предпочла бы жить в Столице. Дело тут было вовсе не в тот, что Маму "держит работа". Дело тут в том, что отец Федор был бы против. Я вдруг понял, что вся загвоздка в отце Федоре. Он, конечно, не хотел бы, чтобы мы жили в одной квартире с неверующим Дедушкой, а Дедушка (как я знал) принципиально не хотел разменивать четырехкомнатную квартиру. Перебираясь в Столицу, он как-то сказал при мне:

-- Я хочу, чтобы когда-нибудь эта квартира досталась внуку. Целиком, а не по частям.

Эти дедушкины слова нашли тайный отклик в моем сердце. Поселившись при монастыре, я на время забыл и думать про Столицу. А теперь дедушкина книга разбередила старые раны.

-- А что тут такого? -- спросил я Маму после службы. -- Что в ней вредного, в этой книге?

-- А я тоже не понимаю, -- сказала Мама серьезно. -- Я просто поверила отцу Федору. И потому никогда не давала тебе Дедушкины книжки. Я рассчитывала, что с годами пойму. Но так и не поняла. А ты понял?

-- И я не понял, -- сказал я. -- Но может, мы еще поймем?

Однако жизнь уготовала нам иной поворот.

Дедушка умер. Вдруг.

И вдруг все сразу переменилось.

Были срочные сборы и долгие похороны. Какие-то люди говорили какие-то речи. Меня удивило, что на похоронах было много детей. Наверное, это были благодарные читатели. Девочки плакали. И даже мальчики тоже плакали. Кто-то чуть постарше меня подошел ко мне и сказал серьезно:

-- Тебе так повезло с дедушкой. Он был замечательный человек.

Я промолчал. Я замечал на себе любопытные взгляды и не знал, как на это полагается реагировать.

Ясное дело, никто из присутствовавших и не подозревал, что я в сущности был не знаком с собственным дедом. Не знал его с главной, самой сильной его стороны. Только теперь, на похоронах, я осознал, насколько ненормальным было мое положение, насколько странной была моя судьба. Дед лежал в гробу -- огромный, еще совсем не старый. Но ничего спросить у него было уже нельзя. Оставалось только читать. И вникать.

Теперь-то я понимаю, что гений человека не умирает. Умирает только сам человек, его "я" оставляет тело и все земное. А гений его продолжает жить в его творениях. Когда говорят о "бессмертии" художника, говорят о бессмертии его гения. Вникая в произведения художника, находишь контакт с его гением. Понять творчество и невозможно без помощи настоящего его автора. Поэтому как раз с "главной"-то стороны я ничего не потерял. Я потерял только самого Дедушку. И это, конечно, поразило меня.

Похоже, родители у меня тоже были ошеломлены. Не только Мама была ошеломлена, но и Папа был ошеломлен. Я впервые УВИДЕЛ его. И видение было странным. Дед умер как-то непредвиденно, и это, видимо, глубоко потрясло Папу. Его сознательное "я" было растерянным. А бессознательное -- настолько странным, что я никак не мог определить это словами. Его дух будто прятался за растерянностью ума как... какой-нибудь охотник в засаде. Так это виделось. Я не мог тогда понять, что это означает.

А Мама, похоже, вдруг ощутила чувство глубокой вины перед Дедушкой. И это чувство вины как-то переместилось на меня. Конечно, родители тут же помирились. Но их примирение было необычно траурным. Папа словно утратил свои чары, и мои родители вдруг стали просто родными, близкими родственниками, потрясенными общей бедой. Не только бедой, но и вообще переменами.

Дедушкина смерть все переменила.

-- Я виновата перед тобой, -- сказала мне Мама. -- Отец Федор, похоже, ошибся. Я доверилась ему. А это была серьезная ошибка. Я лишила тебя общения с замечательным человеком.

Я не нашелся, что ответить.

Но стало ясно, что теперь мне вдруг предстоит жить в Столице. Теперь уже Маме явно не было никакого резона возвращаться в деревню, к отцу Федору, допустившему такую серьезную ошибку.