Юрий Леляков - Битва во времени

…А наутро, когда были вывешены итоговые списки — Джантар увидел: имена их всех, девятерых, отделённые синей полосой от верхней части списка, и красной — от нижней. Ниже значились явные неудачники со средним баллом от 3 и менее, уже увезённые обратно родителями и начальством детдомов; выше — те, кто, успешно пройдя первый этап, отправлялись на второй «по регионам»; а они и ещё несколько соискателей попали в эту странную отдельную частть списка со средним баллом 3,1… И их (как тут же объяснили обеспокоенным родителям члены экзаменационной комиссии), ждал вовсе особый, отдельно от остальных, второй этап отбора — хорошо хоть, не где-то, а на Каймире же, в Риэланте, но и отправляли их туда одних, без родителей, которые до окончания экзаменов и ещё каких-то «прочих проверок» второго этапа к ним не допускались. Приходилось согласиться и с этим… Да это, кажется, и был тот самый отбор из соискателей «с нервно-психическими отклонениями», и в этом же ощущалось чьё-то тайное участие в их судьбе…

…И вот после целого дня ожидания в школьном спортзале, в сумерках, когда тревожно полыхал багровый закат, за ними наконец пришли взрослые в какой-то форме вместе с солдатами, как обыкновенный конвой — и долго вели по тёмной опустевшей школе, через школьный двор, пустынными вечерними переулками по эту, а затем и другую сторону рельсовой дороги, потом куда-то уже за город, в сторону заводских окраин — и наконец они оказались на бывшей погрузочной платформе, похожей на ту, в Арахаге, где их так же ждал вагон с решётками на окнах — но тут уже явно тюремный, специальный для перевозки арестантов. И тревожило больше всего то, что не казался пустым: в темноте из других купе (а их разместили в ближайшем к выходу) явно слышалось сонное дыхание, а по коридору ходили вооружённые солдаты, то и дело внимательно осматривая в свете фонарей каждое купе… В самом купе нельзя было даже ни лечь, ни встать — грубые деревянные нары трёх уровней начинались от самой входной решётки, заменявшей дверь, разделяя купе по высоте на три изолированных отсека, но их всех разместили почему-то внизу, по шестеро с каждой стороны на нижней полке, где можно было лишь сидеть (с ними ехали ещё трое незнакомых лоруанцев); и увы, Ратоне даже некуда было отодвинуться от остальных, так что Джантару, сидевшему рядом, пришлось снять рубашку — и так, полупригнувшись, касаясь головами низкой средней полки, они попробовали задремать… Но и тут не повезло: едва Джантар стал погружаться в сон, рядом раздался шум, лязг дверного запора, и солдаты, схватив тех троих незнакомых попутчиков, а также почему-то Ратону, стали заталкивать их по двое, в средний и верхний отсеки, не имевшие сообщения с нижним. И хотя, как потом оказалось, для Ратоны всё обошлось — Джантар не сомкнул глаз до самого Риэланта, тем более, после того, как Донот объяснил, что случилось. Оказывается, двое из тех троих (кстати, успевшие однажды подраться и во время первого этапа) вновь затеяли ссору и здесь, в тесноте, а Ратона и тот третий подвернулись солдатам под руку по ошибке… «И это особо одарённые, — с печальным вздохом добавил тогда Донот. — С кем же наравне нас числят…» Но Донот ещё смог ненадолго заснуть — а Джантар не спал, слыша всю дорогу, как среди ночи на разных маленьких станциях из других купе высаживали взрослых арестантов, и с тревогой думая: насколько же и Каймир в составе Лоруаны успел превратиться в отстойник, свалку падших душ, которым никто не собирался помочь стать лучше? И это вместе с ними везли подростков, да ещё признанных особо одарёнными!.. Но тайна, связывавшая их, и здесь не позволяла задать лишние вопросы…

…И в Риэланте их тоже не довезли до центрального вокзала — высадив где-то на самой окраине, едва ли не за городом, и разместив в странном помещении, более всего похожем на солдатскую казарму, куда затем целую неделю со всей Лоруаны прибывали всё новые группы подростков, чья одарённость сочеталась с психическими отклонениями. (Правда, кроме тех двоих, поссорившихся в вагоне, ни у кого «отклонений» заметно не было…)

В казарме, рассчитанной на 60 человек и постепенно заполнявшейся, стали формироваться как бы кружки по интересам: математиков, химиков, биологов… Но сами они — старались держаться своей отдельной группой; к тому же Джантар всё отчётливее сознавал: он не может столь уверенно определить сферу своих интересов. Это была не просто история, психология, правоведение — было что-то ещё, даже не поддающееся чёткому определению, высшее, всеобъемлющее, для чего и понятие «философия» казалось слишком узким. И здесь, уже в этом собрании одарённых — ему не внушала доверия игра философов в термины и определения, их какая-то сухая отстранённость от реальной жизни и проблем современного мира; неоправданно узки казались и интересы историков — тех, как правило, увлекал лишь один, порой весьма короткий, исторический период, либо собственная национальная древность, либо вовсе борьба некой отдельной категории людей за не такие уж бесспорные права; ну, а тех, кто определял бы себя как правоведа или психолога — не нашлось ни одного… Самих же их — вскоре стали называть «группой неопредёленной одарённости»: они вообще мало говорили с другими, боясь сказать лишнее и выдать тайну. Хотя возможно, в такой их характеристике скрывалось и нечто большее: широта интересов, устремлений, которым тесно в рамках определённой специальности…

…Наконец лишь 30 сахвея, на десятый день после их прибытия туда, было объявлено о начале второго этапа — состоящего снова из экзаменов, но уже не обязательных для всех, как на первом этапе, а по выбору, соответственно одарённости, кто на какую претендовал… И они, посовещавшись между собой, а потом с Гинд Янаром — самым молодым из членов отборочной комиссии, единственным каймирцем в ней, и кажется, вовсе единственным, кто внушал доверие — выбрали историю, биологию, и географию, удивив всех прочих, которым предстояло сдавать лишь один, редко кому — два экзамена. Но что делать: надо было держаться единой группой — из-за чего, например, Минакри не мог выбрать химию, Итагаро — математику или физику… А впрочем, всех (и Гинд Янара в том числе) удивляло: зачем пересдача уже сданных экзаменов, почему то же самое не определить по итогам первого этапа? Тем более, и здесь, на втором, вместо того, чтобы в свободном разговоре демонстрировать экзаменаторам знания и рассказывать об интересующих каждого проблемах, пришлось отвечать на случайные вопросы — и практически никто из избравших экзамены по естественнонаучным предметам не получил высоких баллов. Повезло, кажется, лишь Доноту: дважды попался один и тот же вопрос, связанный с делением их человечества на расы. Джантару же всё попадалась малознакомая экзотика: «освоение приполярных зон» и «особенности климата Экваториального континента» — по географии; опять-таки «животный мир Экваториального континента» и почему-то «содержание в искусственных условиях используемых человеком для практических нужд членистых организмов» — по биологии; а по истории — «войны за присоединение Дмугилии к Лоруанской империи в 7679–7713 годах» и «успехи внешней политики правительства Угалариу в обретении независимости государствами (да, снова!) Экваториального континента»… (И хотя цена этих «успехов» была общеизвестна: войны за спорные территории, когда-то нечётко разграниченные шемрунтскими и северными метрополиями, тянулись поныне — вопрос на экзаменационной карточке стоял всерьёз, надо было отвечать…) В общем, цель будто и была — не выяснить, кто чем увлекается, какими вопросами интересуется, где думает работать — а по возможности унизить каждого тем, что он не знает всего. И если избравшим предметы циклов прикладной техники или искусства было всё же проще: они, сдав экзамена раньше других, разъезжались по профильным школам — остальные с тревогой ждали, что решит отборочная комиссия при столь низком среднем балле. Впрочем, «нуля» здесь не получил никто: каждый в любом случае что-то знал по избранному предмету — но «единиц» и «двоек» было большинство, «четвёрка» единственная, у Донота, а «шестёрок» вовсе не было… А тут ещё комиссия целых три дня после окончания экзаменов не спешила оглашать результаты — и все 40 оставшихся соискателей, помня каждый свои оценки, взялись сами составлять неофициальную итоговую таблицу, из которой следовало: при отсеве всех «единиц» останется ровно половина, 20 человек. Это вызвало общее возмущение, Герм даже предложил было направить комиссии послание протеста — с упоминанием, что каждый собирался говорить об интересующих его, а не случайно кем-то подобранных вопросах, и указанием некоторых (конечно, не секретных) фактов биографий, чтобы у взрослых было верное представление, как и с кем они поступают; но не все поддержали эту идею, у кого-то возникла иная — просто всем объявить голодовку. И неизвестно, чем бы кончилось — если бы тут же в казарму не явился один из членов комиссии, объявивший: после ещё одного, повторного медосмотра всех распределят по школам и интернатам, никто не будет отсеян…