Дуглас Рашкофф - Стратегия исхода
Мать не защищала Королей – ни в коем разе. В то время она считала их виновниками моего крушения. Но настойчивые вопросы – честные, искренние, непредвзятые – действовали на меня китайской водной пыткой[118].
– Ку-ку, мам, – бодро провозгласил я.
Без толку притворяться. У Софи новости не фонтан.
– Как хорошо, что ты позвонил, – сказала она. – Мы же не общались с…
– Ага, – прервал я упрек. – Тут было сумасшествие. – О сумасшествии я заговаривал всякий раз, когда с языка рвалось ругательство. – Я сегодня в Монтану еду на какое-то сумасшедшее совещание.
– Ой. – Пауза. – А я надеялась, ты завтра приедешь. Мы в синагогу всей семьей идем. Поддержать.
– Зачем? Что не так? – Я уже понял.
– Он сегодня утром в Ассамблею звонил. – В Раввинскую Ассамблею то есть. Туда раввины звонят, когда ищут работу.
– Тебе не кажется, что он поторопился?
– Конечно, кажется. Я считаю, он должен бороться.
– Ты ему сказала? – Это я один такой уникальный, или все сыновья – посредники между родителями?
– Он говорит, я пристрастна. Конгрегация его оценивает не так, как я.
– Они думают, что найдут более опытного раввина за такие деньги? Они что, с ума сошли?
– Не знаю, милый. Но, по-моему, он тебя послушает.
– Меня? Он меня врагом считает.
– Вовсе нет. Он тобой гордится. Ты бы слышал, как он курлыкал над статьей в газете.
– Вы читали?
– Моррис читал. Пришел на той неделе в синагогу – только чтобы нам показать. Что ж ты не говорил?
– Я вам газету оставил, – соврал я. – Вообще-то, знаешь, там все прямиком из пресс-релиза. Ну то есть – ерунда.
– Никакая не ерунда. Вся конгрегация об этом говорит.
– Конгрегация, которая пытается от него избавиться.
– Ну вот ты понимаешь, милый. Поэтому ты ему нужен. Он тебя послушает.
Моя мама умная, только немного чересчур аналитического склада. Она в колледже психологию изучала, так что я понимал, к чему она клонит. Конгрегация обижает лично папу. Может, он с ней помирится, если помирится со мной. Большая натяжка, однако.
– Папа слишком для них хорош, – сказал я.
– Он им нужен, Йосси. Нам всем.
То есть мне. Из ее фрейдистского плана я, видимо, не ускользнул.
– Слушай, я в эти выходные не могу. Я прямо сейчас уезжаю. Но я приеду на следующей неделе. И на Пасху.
– Еще бы ты не приехал на Пасху. – Можно подумать, присутствовать – моя обязанность, а не любезность. – Кого-нибудь особенного приведешь? – Может, мне еще и внуков ей забацать?
– Особенных сейчас нету, мам. Но я, может, кого и приведу. Посмотрим.
– Как квартира? – Мама сменила тему.
– Слушай, мне бы уже собираться.
– Может, поговоришь минутку с Мириам? Она любит твой голос.
– Конечно, только минутку…
Мама уже отошла. Я слышал, как она зовет мою сестру. Взяли вторую трубку.
– Алле? – в пустоту спросила Мириам.
– Привет, Мириам.
– Привет, – сказала она.
– Я поеду смотреть ковбоев. – Я несколько идеализировал поездку.
– Настоящих ковбоев или понарошку?
– Настоящих, детка. С лошадями и всем таким прочим.
– По телику? – спросила она.
– Нет, Мириам. По-правдашнему.
– Грузовик с сеном? – Мы с ней как-то в детстве ездили на озеро Джордж на сенокос.
– Точно. – Я вспомнил впервые за много лет. – Классно было, да?
– Я тебе кашпо закончила, – ответила она о другом.
– Спасибо, Мириам. Замечательно. Приеду – посмотрю.
– Ты сейчас приедешь?
– Нет, Мириам. Скоро.
Из другой трубки вмешался материн голос:
– Детка, Джейми пора идти.
– Но его тут нет, – сказала Мириам, не умея испытать подлинное единение через телекоммуникации.
– Ему надо от телефона отойти, – объяснила Софи. – Попрощайся.
– Пока, Джейми, – сказала Мириам. – Я тебя люблю.
– Я тебя тоже. – И под такой финал я повесил трубку, решив отдельно с матерью не прощаться.
В органайзере я записал: позвонить из Монтаны домой. Да нет, я не забуду, но так мне легче уезжать, когда я нужен семье.
Следующий час я вбивал в презентацию Тесланета в «PowerPoint»[119] дополнительные слайды. Стибрил пару графиков и таблиц с веб-сайтов «Уайред»[120] и «Апсайд»[121], в графическом редакторе поменял названия на «Исследовательский отдел „МиЛ“». Все так делают.
Едва золотое сияние заката превратило картинки у меня на мониторе в нечитабельные тени, в дверях появился Алек: в руках чемоданы, на голове ковбойская шляпа.
– Ну шта, готофф? – спросил он, надвинув шляпу на лоб.
– А то. – Я вынул диск и сунул в карман. – Пошли.
Алеково ребячество оказалось заразительно. Мы шествовали к кабинету Тобиаса, и я чувствовал себя могущественным младотурком, каковым и был. Мы шагали по коридорам и громко беседовали, от чего вздергивались головы младших менеджеров и секретарей в загончиках.
– Ты на таких тусовках раньше бывал? – спросил я.
– Первый год. Он обычно Морта берет или какого-нибудь фондового менеджера.
– Видимо, я теперь тоже фондовый менеджер.
– Не тех фондов, – осадил меня Алек. – Многомиллиардных. Платинового или инвестиционной группы.
– И зачем, по-твоему, он нас берет?
– Наверстать упущенное, – объяснил Алек, заворачивая за угол. – Бычьи Бега за десять лет изменились. Раньше – сплошная валюта, политика, процентные ставки, а теперь – интернет-вечеринка. У папика репутация тотального тяжеловеса, да еще противника НАСДАКа. Старая школа. Он теперь в разговорах фишку совсем не рубит.
– Он что, не понимает – там никто ни хуя не рубит. Все только выделываются.
– Поэтому, друг, у нас прекрасно получится. – Мы пришли к дверям Тобиасовой приемной.
– Он через минуту появится, – сказал Брэд, не заметив, что Тобиас с чемоданами уже выходит. Брэд подскочил забрать чемоданы; Морхаус на секунду замялся, потом уступил багаж – мол, я и сам могу, без проблем, но какого рожна?
Брэд с чемоданами возглавил колонну и направился к лифтам. Тобиас за ним – такой крупный, что нам с Алеком, груженным собственной поклажей, пришлось поотстать. Однако смотрелась наша процессия будь здоров. Денщик, генерал и два юных крепких лейтенанта. Перед нами расступались, девушки жались спинами к стене и стискивали папки у груди, пропуская конвой. Маршируя за Тобиасом, я чувствовал себя могущественным по ассоциации. Я вхожу в узкий круг, я – ключевой игрок в корпоративном завоевании новых территорий.
Мы вошли в поместительный лифт, и Брэд нажал кнопку «Вниз». В лифт набивались люди. Нас, призванных офицеров, невозможно не заметить. Я знал, что на меня пялятся. Взгляды меня ободряли – возбуждали даже.
Мы остановились на двенадцатом этаже. Курьер-велосипедист, примерно мой ровесник, вошел и невозмутимо облокотился на поручень. Судя по виду, из нацменьшинств – смуглый итальянец, а может, марокканец, с болтающимися каштановыми дредами. На боку – синяя брезентовая сумка, в руке – велосипедное колесо. В драной красной футболке, бедра, накаченные круглосуточным верчением педалей, обтянуты лайкрой. Загорелая кожа блестит от пота – от беспрерывных гонок по нью-йоркским улицам. Вид у него был такой, будто ему на все плевать.
Не я один его разглядывал. На юношу уставились все женщины в лифте. Их взгляды гладили изгиб его шеи, поясницу, выпяченный таз молодого распутника, гениталии, проступающие под велосипедками. И вот я уже задыхался в костюме, сумки тянули к полу. У меня в кармане презентация, которая стоит миллионы, а то и миллиарды долларов. Но спросить этих женщин – я просто очередной квадратный. Вот курьер ни на кого не похож. Беззастенчивый тунеядец. Свободный.
Мне хотелось заорать. Чтоб они поняли – тут стою ненастоящий я. В колледже я был спортсменом, притом неплохим. Грудь у меня достойная и руки сильные – не слабее, чем у велосипедиста. Может, я бы выиграл, подерись мы не на жизнь, а на смерть. Но сейчас мне, корпоративному придурку с ног до головы в «Армани», казалось, что хрен у меня крохотный и привстать-то не сможет. Хрень.
Да нет же! Этот лодырь – настоящий лузер, хотя женщины только о нем и мечтают. В конечном-то итоге он всего-навсего курьер, семью не прокормит, детей в школу отправить не в состоянии. Хотя – кто знает? Может, у него рок-группа, в выходные играют по клубам, рывок не за горами. Или, может, он многообещающий молодой художник, не сегодня-завтра – выставка в «Уитни». Он держался так, будто живет настоящей жизнью. Живет.
У подъезда небоскреба нас ждал лимузин. Я уже опытный: поставил сумки на тротуар – Брэд с шофером погрузят. Но я не мог целиком доверить им свой лаптоп, так что притворился, будто открываю дверцу Алеку с Тобиасом, а сам следил, чтобы сумки поставили аккуратно. Я не привык, что мои вещи таскают за меня, и в глубине души сомневался, что о них должным образом позаботятся.