Барин-Шабарин 4 (СИ) - Старый Денис

Роль мученика, человека, который страдает от несправедливости. И вообще… Ну не молчать же мне, идя словно баран на заклание! Я себя считаю не бараном, а тем, кто может барашка зарезать и разделать.

Сейчас, в Земском суде, присутствует на заседании пятнадцать человек. Часть из них, меня знает: тут та же чета Тяпкиных, Эльза, купец Михельсон. Некоторые горожане просто пришли поглазеть, ибо прошлое судебное заседание против меня уже обросло различными подробностями, которых, возможно, даже и не было на самом деле. Люди пришли посмотреть шоу, спектакль. И это шоу уже началось. Обвинили меня — но уже обвинители получают изобличение своей преступности.

Я неистово выкрикивал обвинения, которые прямо на коленке карандашом записывал Хвастовский. Позволит ли главный редактор «Екатеринославских ведомостей» опубликовать хоть какие-то очерки о том, что случилось и что случится в зале суда? Сие пока неизвестно, но попробовать надо. Даже завуалированное сообщение о суде — это уже в пользу, остальное люди придумают. Я чувствовал, что всё болье нервничаю. Что если что-то пойдёт не так?

— Когда меня убьют? — кричал я. — Не место борцам с казнокрадством на этом свете — выходит, так⁈ Я мешаю интереса высокопоставленных людей⁈ И когда ждать от них послание⁈

— Да что вы себе позволяете⁈ — Климов вскочил с места. — Да за такие слова я вас…

Климов не договорил.

Дверь в зал суда с грохотом распахнулась, на пороге показался человек в балаклаве.

— Посторонние в зале суда, — недовольно протянул земский исправник. — Выведите!

Но никто не успел опомниться, как посторонний выхватил из-за пояса два пистолета. Я лишь успел перевести взгляд на вошедшего, как прозвучали два выстрела, а помещение заволокло пороховым дымом.

Я кулём свалился со своей скамьи, чувствуя, как разливается по рубахе тёплая жидкость. Мужчины закричали, дамы завизжали.

— Это… это не я! — вопил Климов.

Но его никто не слушал. Уже завалившись на пол, я видел, как стрелявший спешно покинул зал. Больше я ничего не видел, но чувствовал, как липкая жидкость растекается по телу.

Меня подхватили полицейские и понесли на выход.

— Что происходит? Это не я приказывал стрелять, оставьте Шабарина! — в истерике кричал Климов. — Где убийца? Я приказываю схватить его.

«А хрен тебе вареньем не намазать?» — думал я, пока меня выносили из зала суда.

Убийца, или, скорее не кто иной, как актер моей театральной постановки, Тарас, уже должен был направляться куда-нибудь к условной канадской границе. Отличный конь ждал Тараса, когда он, выстрелив холостыми выстрелами, выбежал из Земского суда. Более того, он не будет убегать из города, а, оставив коня в определенном месте, переодевшись, уже спокойно пойдет гулять по базару, выбирая своему сыну новый подарок.

Деньги у Тараса теперь водятся, я заплатил хороший аванс этому человеку, теперь имеющему и новое имя и новую жизнь. Я взял к себе мужика, бывшего унтер-офицера, ставшего на скользкий путь, но, я на это рассчитываю, готовый свернуть и пойти по одной дороге со мной. Да и еще один боец в моей дружине, явно не помешает, ведь я решился и повоевать, отрепетировать свои действия в Крымской войне.

— Да нежнее! — выкрикнул Марницкий, когда его люди вкинули меня в карету.

Сам губернский полицмейстер не ехал со мной. У него оставались свои задачи. Он должен был задержать и выписать предписание и распоряжение не Климову, как главному подозреваемому, якобы, в покушении на меня. И вот тут Глава полицейского Управления Екатеринославской губернии будет полностью в своей власти. Ведь официально же Климов — никто. Ну а случится наезд со стороны Третьего Отделения, то можно и чуть отступить, отдать Дмитрия Ивановича Климова жандармам. Не велика плица. Не он полководец в этой войне.

— Я с ним, я умею ухаживать за ранеными! — в карету взобралась Эльза.

— Куда же его? А доктора как же? — возмутилась Олимпия Степановна Тяпкина, которая, конечно же, была не в курсе того, что именно происходит.

— У меня в доходном доме постояльцем доктор. Довести бы еще! — сказала Эльза и приказала кучеру трогать.

Выждав полминуты я поднялся с пола кареты и сел на диван.

— Запачкаешь своим соусом карету, сам вымывать будешь, — пробурчала Эльза, а после, выплескивая свое напряжение, мы рассмеялись.

Я макнул палец в то, что выглядело, как кровь и облизал.

— Соли мало добавили в соус, — сказал я.

И вновь смех.

Когда я решался на постановку такого спектакля, что уже был показан благодарной, или не очень, публике, то сильно сомневался. Пусть получилось задействовать минимальное количество актеров, всего-то четыре, но я сомневался в том, что Марницкий «оскороносно» отыграет свою роль. В Эльзе талант мошенницы очевиден, а вот полицмейстер… Но пока все шло хорошо и по плану.

— Вы меня убить решили? — передразнивала меня Эльза, то и дело макая свои пальчики в мою «кровь», то есть в томатный соус. — Я не должна тебе этого говорить, понимаю, что ничего мое признание не решит, и что дама не может первой признаться… Но я тебя люблю!

— В тебе говорят чувства и радость от случившегося. Ты авантюристка по душе своей, Эльза, — сказал я, прильнув к губам женщины.

Вдова Шварцберг моментально начала задирать свое платье и копошиться с подтяжками моих штанов.

— Мы уже почти приехали. Еще поймет кто-нибудь, что я не такой уж и раненый, — сказал я, с силой отстраняя женщину от себя.

И самому хотелось, но дело превыше всего. Ведь ничего еще не закончилось. Я только выгадал время, предоставляя сторонам возможность либо договориться, либо я пойму, что мне по пути, например, с Воронцовым, и кое-что передам им из моего архива.

— Эй, кто есть? Помогите, господин Шабарин ранен. Доктора Бранда зовите! — проявляла бурную активность Эльза, как только мы добрались до ее доходного дома.

— Он жив? — лежа в карете, вновь на полу, я услышал знакомый голос.

«Мля… Хвостовский… Что ты тут делаешь?» — думал я, понимая, что журналист смог вырваться из цепких лап Марницкого и прискакать, обгоняя карету, к доходному дому вдовы Шварберг.

— Жив, — растеряно говорила Эльза. — Но вы можете обождать в столовой результата осмотра доктора.

— Я помогу его донести! — Хвастовский был полон решимости.

— Не надо! — строго сказала Эльза, заслоняя собой двери кареты.

— Фрау Эльза, я вас не понимаю! Я могу помочь… Отчего вы решили, что только вам принадлежит обязанность заботы о Алексее Петровиче? Смею заметить, он мой друг! — сказал Хватовский, а я, понимая, что Эльза не может противостоять журнатисту и поэту, решил раскрыться.

— Вот… Петро, хорошо, что ты тут, помоги нам отнести господина! — сказала Эльза моему десятнику.

— И я помогу! — настаивал Хвастовкий.

Хотелось им сказать, что я могу и без ран и бывший здоровым успеть состариться и помереть тут, в карете, пока они спорят. Но уже скоро меня несли в дом. Я же чуть постанывал, изображая из себя сильно раненного человека. Пусть и глаза мои были закрыты, я чувствовал, что Хвостовский, державший меня за ноги, рассматривает одежду, выискивая рану.

Придется ему открываться, иначе начнет трепаться о своих подозрениях и что визуально красная жидкость только на одежде. Ведь шелковые завязки с томатным соусом были между рубахой и пиджаком.

— Выйдете все! — потребовал доктор, когда меня принесли в одну из квартир на втором этаже.

— Останьтесь Эльза и вы, господин Хвастовский, — сказал я, усаживаясь на кровать.

Эльза смотрела на журналиста, ожидая его реакции, а журналист смотрел… В никуда. Он был шокирован тем, что произошло, что я, как ни в чем ни бывало, встал, начал раздеваться, чтобы сменить хотя бы рубаху, которая неприятно прилипала к телу.

— Да как же так? — оттаял, наконец, Хвастовский.

— А вот так, мой друг… Что? Непонятно было, какое судилище устроили мне? Знаете, что уже был подписано решение суда, где я признаюсь виноватым в убийстве Кулагина. Уже сегодня меня могли или убить, или завтра отравить на каторгу. Для того повременили с отправкой иных преступников, того же Зарипова. Меня ждали. Так что я спасаю свою жизнь, — выдал я тираду.