Кейт Лаумер - Миры империума

У мадам буквально отвисла челюсть, но тотчас широкое лицо расплылось в любезной улыбке.

— Добрый день, сеньор и сеньора, — выпалила она и поинтересовалась, чем может быть полезна столь дорогим гостям.

Я назвал номер комнаты, где около ста лет назад жил Максони, и она, пыхтя и переваливаясь с боку на бок, пошла нас проводить. На лестнице было столько мусора и пыли, что среди них вполне могли сохраниться записи Максони. Когда мы остановились у двери, хозяйка сказала:

— Жилец сейчас на работе.

— Мы можем его подождать, — сказал я, но хозяйка, махнув рукой, перебила меня и пустилась в рассуждения о неблагодарности жильцов. Я прервал ее излияния, вытащив из кармана банкноту в сто лир.

Она впустила нас в комнату:

— Вот!

Это была убогая грязная каморка с кроватью, застеленной грязным одеялом, с разбитым зеркалом, сломанным стулом, столом и целой батареей пустых винных бутылок на окне и на полу.

— Мы хотели бы побыть здесь некоторое время, чтобы пообщаться с духом нашего умершего предка, — сказал я.

Брови мадам поползли вверх:

— Но ведь комната занята!

— Мы ничего не тронем, только посмотрим. Поймите наши чувства, — Оливия всхлипнула.

— Ну ладно, ладно, — мадам выжидающе на меня посмотрела. Я вытащил еще сто лир, и мадам просияла:

— Я понимаю, сеньор, вы и ваша сестра хотите побыть наедине с духом вашего родственника. Еще сто лир — и можете общаться с любым духом, с каким пожелаете.

Я молча протянул деньги, она взяла их и тоже молча пошла прочь.

Дойдя до лестницы, хозяйка обернулась:

— Мне бы не хотелось вас торопить, но постарайтесь окончить ваши общения, скажем, часа через два. Жилец часто обедает дома, и вряд ли ему понравится, если он увидит здесь посторонних.

Полчаса спустя, после безуспешных поисков, Оливия, устало опустившись на колченогий табурет, произнесла:

— С самого начала было ясно, что это напрасный труд. Давай уйдем отсюда.

— Мы обыскали все, что на виду, — возразил я, стряхивая пыль с рук, — но ведь могут быть и тайники.

— Пустая трата времени, Брайан. Этот человек был бедным студентом, а не конспиратором. Зачем ему могли понадобиться тайники?

— Не знаю… Ведь бывают мелочи, которые можно просто уронить, потерять… Например лист бумаги вполне мог застрять в ящике стола.

— Где? Мы перерыли все ящики и… — она вдруг остановилась на полуслове.

Мы одновременно посмотрели на радиатор под окном. Отодвинув батарею бутылок и груду окурков и открепив болтающееся на двух ржавых болтах ограждение радиатора, мы увидели использованные билеты, бечевки, шпильки для волос, окурки и листки бумаги.

Оливия, став на колени, выгребла смятые меню какого-то ресторанчика, обрывок пожелтевшего листка с цифрами, конверт с маркой, адресованный некоему Марио Пинотти, две открытки с видами города и совершенно чистый листок.

— Это была хорошая идея, — пожал я плечами, — жаль только, что она не дала нужных результатов. Ты права, Оливия, здесь больше нечего делать.

— Брайан! Посмотри, — Оливия стояла у окна, разглядывая чистый листок бумаги на свету. — Чернила выцвели, но кое-что можно разобрать.

Я взял у нее листок.

Знаки были едва различимы. Я с великим трудом прочел следующее:

"Университет Галилея. Среда. 7 июня…"

— Г-м. Интересно, — заметил я. — Какой же это год?

— Я знаю, как определить дату, — произнесла Оливия. — Минутку…

Она задумалась.

— Да! Это было седьмое июня тысяча восемьсот первого года, среда. Но это может быть и 1899 год, и 1911-й…

— О, это уже что-то! — воскликнул я. — Давай проверим. Университет Галилея? Будем надеяться, что он еще существует.

В университете нас встретил пожилой мужчина с рыжеватыми усами.

— 1871 год. С тех пор прошло столько времени. Многие выдающиеся ученые вышли из стен этого университета.

— Послушайте, сеньор, — прервал я, — мы ведь не просим вас принять нас в университет. Все, что нам нужно, это взглянуть на данные о Джулио Максони. Конечно, если в вашем архиве их нельзя отыскать, вы так и скажите, и я напишу об этом факте в своей статье, которую сейчас готовлю.

— Сеньор журналист? — поинтересовался он, поправил галстук и что-то быстро спрятал в ящик стола, после чего вышел и вскоре опять появился с объемистым томом, похожим на регистрационную книгу муниципалитета. Он водрузил ее на стол и сказал:

— Вы говорите — Максони?.. Какой год? Ага. 1872-й… Так какой Максони вам нужен? Джулио Максони? Тот самый Джулио Максони? — он подозрительно посмотрел на меня.

Я на всякий случай кивнул.

— Так вам нужен Джулио Максони, выдающийся изобретатель? Изобретатель телеграфного ключа, маслобойки и гальванического элемента?

Я улыбнулся с видом ревизора, которому не удалось найти ошибку в отчетах.

— Очень хорошо, — кивнул я. — Вижу, что у вас в университете полный порядок. Позвольте взглянуть.

— Вот, пожалуйста. Его первоначально зачислили в электротехнический колледж. Тогда он был простым писарем из бедной семьи. Здесь он начинал…

Я не слушал его болтовни и перелистывал записи. Здесь тоже был его адрес на улице Карлотти. Во время поступления в университет ему было двадцать четыре года, сообщалось также, что он католик и холост. Увы! Этих сведений было мало…

— Известно ли сеньору, где жил Максони, когда сделал свое знаменитое открытие? — обратился я к служителю.

— Вы шутите, сеньор? Местонахождение Музея известно даже туристам! — Архивариус как-то странно посмотрел на нас.

— Музей? Какой музей?

— Тот самый, который находится в бывшем доме и лаборатории Джулио Максони. Там же все свидетельства его замечательной карьеры!

— А у вас нет под рукой адреса музея?

Он улыбнулся с выражением превосходства.

— Улица Алланцио, номер двадцать восемь. Любой ребенок покажет вам дорогу.

Мы поблагодарили служителя и пошли на выход.

— Кажется, нам повезло, — сказала Оливия.

— А… какую газету представляет сеньор? — спросил, догоняя, клерк.

Мы остановились, и служитель, запыхавшись, подбежал к нам. Я услышал смешок Оливии. Надо было отвечать не раздумывая.

— Видите ли, приятель, мы представляем лигу умеренности, — начал я импровизировать. — Вопрос о Максони был просто уловкой. На самом деле мы пишем статью под названием "Распитие спиртных напитков на работе, и во что это обходится налогоплательщику". Вы поняли?

Клерк обалдело кивнул головой и, когда мы вышли на яркий солнечный свет, все еще стоял, хлопая глазами.