Сергей Малицкий - Главный рубильник (сборник)

– Так он и может. Сергей, – сказала соседка, – Только вы подождите немного. Они сейчас у нас воду перекрыли. Варят чего-то в подвале, трубы какие-то прогнили. Но его с таким отношением через пару дней с работы попрут, так он опять начнет по квартирам ходить, утюги да старые телевизоры чинить. Только его с утра ловить надо.

– Хорошо, – сказала женщина в уже закрытую дверь вслед оставшейся безымянной соседке. Внезапно за спиной в квартире закуковала механическая кукушка, она посмотрела на часы и почувствовала голод, не ощущаемый за хлопотами первой половины дня. Женщина вернулась в квартиру и поставила на газ чайник. Вскоре он засвистел, Алия что-то поела, торопливо оделась и ушла. Вернулась поздно. В руках у нее был большой полиэтиленовый пакет с огромным плюшевым зайцем. Она достала этого зверя из пакета и посадила его на телевизор. Затем разделась, вымыла руки, присела у трюмо, положила ладони на лицо, оттянула немного кожу назад, разгладила морщины и долго-долго смотрела в свои глаза. Потом прошла в спальню, подняла трубку телефона, долго крутила диск и вдруг начала кричать внутрь потрескавшейся пластмассы:

– Мама. Мама. Это я. Алия. Как вы там? Все в порядке? Да. Мама. Я плохо слышу. Мама. Я почти устроилась. Да. Квартиру купила. Да. Денег почти не осталось. Всего двести долларов. Но в квартире почти все есть. Мебель старая. Но уютно, жить можно. Да. В больнице кажется, есть место терапевта. Я была сегодня. Зарплата маленькая. Мама. Срочно приезжайте. Я жду. Контейнер отправляй. Как-нибудь. Где дочка? Дай ей трубку. Дочка! Это я. Как ты? Как… – и вдруг со слезами перешла на незнакомый язык, потекший по проводам за тысячу километров угловатой и грустной мелодией…

– Ну? – спросил шкаф уже ночью, когда хозяйка уснула и слезы на ее щеках превратились в матовые дорожки.

– Что ну? – переспросил буфет.

– Как ты себя чувствуешь с чистой посудой внутри?

– Дзынь-дзынь, – отозвались сервизы.

– Ты слышал? – довольно спросил буфет.

– Слышал, – ответил шкаф.

– А как твои полки? – спросил в ответ буфет. – Приятная тяжесть белья?

– Разве это тяжесть? – вздохнул шкаф. – Вот при старой хозяйке это была тяжесть! И открывали меня не менее десяти раз в день!

– Не все сразу, – вмешался диван. – Не сомневайся. С этим у них не заржавеет. Быстренько набьют все полки. К тому же, ты слышал про контейнер?

– Да, – согласился шкаф. – Это моментально. И никакого уважения к старой мебели! Нет, чтобы какой-нибудь шурупчик во время на место прикрутить, а то будут хлопать дверцами, пока не отвалятся!

– И не говорите, – подтвердила этажерка. – Если бы кое-кому вовремя капнуть клея куда надо, кое-кто не стоял бы сейчас на трех ногах!

– Страшное дело, – вмешался круглый стол. – Сюда едет ребенок! Вы слышали? Кажется, я заработаю на свою столешницу еще несколько безобразных пятен!

– Ребенок это ужасно! – подтвердил диван. – Если он начнет, как когда-то Борька, прыгать, мои пружины не выдержат!

– Не огорчайтесь раньше времени! – не согласился буфет. – Ведь это девочка. А что, если она спокойный ребенок?

– Легко тебе говорить, – вздохнул диван. – К тебе никогда не подпускали детей. Нет. Надо бы как-то подействовать на хозяйку! Вот трюмо почти всегда молчит, а между тем хозяйка уделяет ему больше всех времени.

– Я только отражаю, но никогда и ни во что не вмешиваюсь, – неохотно сказало трюмо.

– И что же вы отражаете сейчас, когда в комнате никого нет? – язвительно спросил шкаф.

– Сейчас я отражаю край буфета, тумбочку, телевизор и большого плюшевого зайца. Но это, смотря под каким углом смотреть, – ответило трюмо.

– Мне кажется, что мы с этим зайцем сродни, – заметил диван. – Эй? Заяц?

– Жди, – усмехнулся буфет. – Сейчас он тебе ответит. Или ты надеешься, что он заполнит собой твою яму? Тебе придется подождать полгода. Ты помнишь, о чем говорила кровать? Сначала все вещи не живые. Они оживают постепенно. Вот приедет эта девочка, тогда…. Только имей в виду, если девочка не подарок, то из этого милого зайца может получиться отвратительный субъект!

– Эй, кровать! – не согласился диван. – Ты, в самом деле, считаешь, что этот замечательный заяц пока еще ничего не соображает?

– Тсс, – ответила кровать. На ней спала новая хозяйка.

P.S.

Сергей проснулся среди ночи от холода и головной боли. Мутно поблескивала подвальная лампочка. Матово отсвечивали бока газовых баллонов. Змеились щупальца черных шлангов. Бессмысленно торчал из стены обрезок ржавой трубы с каплей холодной воды на конце. Целый подъезд без горячей воды. Выгонит, точно выгонит его бригадир. Так и сказал ему вчера. Дома несчастная жена. Трое пацанов. В горле сухость и жжение. В груди боль. И отчаяние. Сергей тяжело встал и, чувствуя, что боль и отчаяние захлестывают, ощущая поднимающийся в голове вчерашний хмель, натянул на руки промасленные рукавицы и, разбрасывая шланги, потянулся рукой к вентилям сварки.

Р.P.S.

От взрыва мгновенно вылетели стекла в этом и соседних домах, а затем целый подъезд панельной пятиэтажки сложился как карточный домик внутрь себя, разрывая и сплющивая все живое. Уже через секунды на месте четверти дома поднимался столб пыли, прикрывая собой холм, состоящий из обломков плит, строительного мусора, раздробленной мебели и истерзанных тел. Пришла боль и смерть.

Только большой плюшевый заяц не почувствовал ничего.

2000 год

В одном царстве-государстве, в затерявшемся среди лесов и рек провинциальном городке, на окраине затрапезного микрорайона, на третьем этаже панельной пятиэтажки, в обычной однокомнатной квартире жила-была женщина. И было у нее три дочери: старшая – Варвара-краса – черные глаза, длинная коса, средняя – Людмила-умница – умный побоится, дурак не сунется, младшая – Ирка-дурилка, палец в рот не клади, до колен откусит. Любила их мать, души не чаяла. Баловала, а все одно – к порядку приучала. Жизнь на них положила, здоровье подорвала, но жалости об этом не имела. Об одном у нее была жалость, что счастья дочерей увидеть ей не суждено будет. Так и сказала им, когда пора умирать ей пришла:

– Прощайте дочки мои славные, милые и любимые. Простите меня, что растила вас, растила, как цветете вы, оценила, а яблочка с ваших веточек попробовать не успею. Ни попотчевать мне уже угощеньем знатным богатырей-зятьев, ни подержать на руках внуков и внучек, ни порадоваться вместе с вами радостью вашей. Но перед смертью хочу одарить вас и дать один наказ. Об отце вашем я не скажу ничего, и вам не след его разыскивать, но для каждой из вас есть от него волшебный подарок.