Майкл Флинн - В Пасти Льва

— Нгок! — воскликнул Манлий, когда на стол перед ним поставили супницу. — Что это еще за помои, Ошуа Ди?!

— Ммм? Ах, это таклам расам, — ответил Лис. — Томатный суп, рецептом которого я весьма дорожу. Рядом хаддауги с зорготом. А на этой тарелке карри с цветками банана.

— Как по мне, так терранщина какая-то, — проворчал Манлий. — Кто бы мог подумать, у бананов, оказывается, бывают цветы!

Подозвав своего Сороку, отвечавшего за еду, он заказал тому более привычные блюда: змеиную похлебку, улиток, лягушачьи лапки и утиные язычки в имбирном соусе, а еще небольшую порцию паутинной выпечки с колоказией.

— Пускай терране те еще пройдохи и к ним не стоит поворачиваться спиной, — заметил Ошуа, — но это вовсе не говорит о том, что они не знают толка в еде.

Зачерпнув половник супа и наполнив тарелку он, смущенно нахмурив брови, подвинул ее к Доновану, который наклонился и принюхался.

— Ха! — усмехнулся Манлий. — Вижу, эта снедь и тебя смущает? Не могу винить.

Педант переворошил всю память человека со шрамами.

«Что это, Шелковистая? С сенсорными воспоминаниями у меня не очень, но этот запах мне кажется знакомым».

«Кориандр!» — вскрикнула Шелковистый Голос.

— Растет исключительно на Терре, — пробормотал Фудир.

«Говорил же, что узнаю. Правда, еще он растет на холме Оорах на Эньруне».

«Но, — встрял Ищейка, — Ошуа не мог попасть на Эньрун. Так что если эта специя не растет на каком-нибудь из миров Конфедерации…»

— Приправы в этом супе происходят с самой Терры. — Донован вдохнул аромат полной грудью, пытаясь представить себе поля, где на ветру качаются кусты кориандра… впрочем, он не был уверен, что кориандр растет именно на кустах. Специя вошла в легенды из-за того, что напрочь отсутствовала у терранской диаспоры.

«Ошуа подал эту еду неспроста», — предупредил Внутренний Ребенок.

— Да, — согласился Донован. — Но зачем?

Внутренний диалог сопровождался порой невнятным бормотанием, длившимся какие-то доли секунды, но и этого хватило, чтобы привлечь внимание Манлия.

Раненая Тень с сомнением на лице окинул Донована взглядом и повернулся к Ошуа.

— Значит, вот он каков, великий Гешле Падаборн, что для борьбы дороже сотни носящих шэньмэты. Тот, чье одно только имя должно привести в наши ряды великое множество соратников… или стоит сказать: должно было?

Он вновь скептически посмотрел на Донована, выловил из своего супа «коготь феникса» и обсосал с косточки мясо.

— Знаете, — продолжил Манлий, обращаясь к тарелке, — я ведь даже не участвовал в той последней битве. Мое подразделение получило приказ соединиться с теми силами, которые осадили Падаборна, но сообщение доставили слишком поздно, потом еще возникли сложности во время сборов… Кое-кто поговаривал, будто командир подразделения умышленно тянул время. Возможно, он симпатизировал Падаборну. Но этого мы уже никогда не выясним, поскольку он исчез после восстания. Будь у нас тогда тот Круг, что есть сейчас у Периферии, приказ поступил бы в срок, и… даже не знаю. В те дни я считал Падаборна гнусным предателем и позором Пасти Льва. А сейчас… сложно сказать. Возможно, он просто опередил свое время.

Он вновь повернулся к Доновану:

— Окажись там мы с братьями, тебе ни за что не удалось бы сбежать.

— Я пока что даже не знаю, был ли там вообще, — пожал плечами человек со шрамами.

Манлий опустился в кресло и облизал зубы.

— Вот что я хочу сказать тебе, Ошуа: наличие Падаборна в наших рядах наверняка склонило бы чашу весов в нашу пользу. Но для этого нужен тот самый Падаборн, каким он был тогда. А эта старая развалина… — Он слегка кивнул в сторону «развалины». — Да я прямо-таки слышу, как скрежещут его заржавленные шестеренки. Боюсь, товар, который ты нам привез, испортился по пути. Кстати, Екадрина-то знает, что он вернулся? Не уверен, что этот калека способен ее напугать. Его разум разрушен.

— Что еще за Екадрина? — оскалился Донован.

— Это та, кто разрушила его, — улыбнулся Ошуа.

На несколько мгновений повисло молчание, но их хватило, чтобы в голове человека со шрамами состоялся мысленный диалог.

Внутренний Ребенок дрожал от страха; Силач рычал и взывал к мести; Ищейка же указал на то, что Екадрине могут быть известны имена других таких же, как они.

«И что? — закричал Внутренний Ребенок. — Какое нам дело до того, что существуют и другие?»

Рядом встал юноша в хламиде. Древнее облачение было распахнуто с правого бока, позволяя увидеть, что, кроме этой одежды, на нем ничего нет. У него было лицо Донована, но только такого, каким он был бы в юности. Юноша опустил руку на плечо человека со шрамами и произнес: «Во имя братства».

Разрозненные осколки сознания Донована могли только гадать, почему этот юноша, да еще девушка в хитоне были единственными из них, кто проявлялся в виде зрительных галлюцинаций.

— Давайте не забывать, — пробормотал Фудир, — что мы должны попасть на Полустанок Дангчао. Нас там ждут дела.

— Он все время разговаривает сам с собой? — поинтересовался Манлий у хозяина корабля.

— Гидула возлагает на него надежды, — сказала Равн.

Манлий повернулся к ней.

— И именно Гидула, твой наставник, некогда заявил Даушу, что война продлится всего десять лет, — указал он.

— Что же, так и было, — ответил Ошуа. — Дважды.

Манлий моргнул, запрокинул голову и зашелся грубым хохотом, грохоча левой рукой по столу.

— Отменная шутка, Ошуа. Старику ее не рассказывал?

— У Гидулы своих полно, — заметил Ди Карнатика. — Зачем ему еще и мои?

— О да. С ним приходится держать ухо востро. Он, может, и стар, но кто лучше него разбирается в этой игре?

— Ему только потому и удалось дожить до седин, — сказала Равн, — что он овладел ею в совершенстве.

— Я ничего против него не имею, — проворчал Манлий. — Его подвиги вошли в легенды. Во время учебы мне приходилось их изучать. К тому же общие цели делают нас союзниками.

— Верно сказано, — произнес Ошуа.

Он поднял бокал с вином, и остальные последовали его примеру. И только Донован после некоторого промедления изобразил нечто вроде пародии на их жест.

— И Названные да падут! — провозгласил Ди Карнатика тост, подхваченный его гостями.

Впрочем, Донован не мог не заметить, что не все присутствующие выражают одинаковый энтузиазм. Среди Сорок Манлия мало у кого лежало сердце к восстанию.