Линда Эванс - Приблуда

Боль от удара градины пронзила его спину, и Скотт охнул, едва не утратив равновесие. Он удержался от падения в последний момент, вцепившись в посох, и секунду стоял, содрогаясь, а вокруг него в грязь падали градины, пробившие кроны деревьев. Скотта шатало так, что он даже не был уверен, удержится ли он на ногах ещё шаг. Град падал повсюду вокруг, обрушиваясь на частокольный лес разрушительным ливнем, который сшибал наземь обломанные ветки и сучья.

— Мяу! — древесный кот переместился у него на плечах, выгнулся защитной дугой над головой Скотта. Четырёхпалая рука, появившаяся на краю поля зрения Скотта нетерпеливо ткнула вперёд. Ярко полыхнула молния...

И тут Скотт увидел разрыв между деревьями, а в нем отблеск ярко-жёлтой краски его аэрокара.

— Аэрокар! О Боже, Фишер, ты замечательный, удивительный кот!

Он побрёл по грязи вперёд, задыхаясь от напряжения и втягивая голову в плечи каждый раз, когда градина щелкала по ветвям над ним и шлепалась наземь неподалёку. Почти дошёл... ещё всего несколько метров... Он вышел из-под деревьев и поскользнулся в разлившемся здесь грязевом озере. Скотт вскрикнул, понимая, что не сможет удержаться на ногах, что упадёт и очень неловко. Он ударился левым плечом, услышал вопль боли... и обнаружил, что лежит, раскинувшись в грязи, а голова его покоится на мокрой, дрожащей меховой подушке. Слабый стон боли вырвался у древесного кота. Скотт тоже стонал, почти ничего не видя из-за собственной боли, но этот страдающий звук заставил его подняться на четвереньки, склонившись над котом. Градины сыпались потоком, барабаня его по спине, но он не обращал внимания на резкие, болезненные удары, фокусируя глаза на древесном коте.

При вспышке молнии он увидел Фишера лежащим под его плечом со странно вывернутой относительно тела кота одной из средних лап. Когда Скотт попытался осторожно её ощупать в поисках повреждений, древесный кот вскрикнул. “О Боже, его средняя лапа должно быть сломана. Ты же мог отпрыгнуть... почему не сделал этого?”

Потому, что если бы он отпрыгнул, Скотт ударился бы головой о раскисшую, усеянную булыжниками землю и древесный кот это понимал. И понимал, какой урон это причинит. Скотту не нужно было объяснять, что сделал кот. Его глаза защипало, и он сморгнул слёзы. Скотт подхватил древесного кота одной рукой и прижал к груди, поражённый в самое сердце вырвавшимся у того мяукающим звуком. Вглядевшись сквозь пелену дождя, он разглядел свой аэрокар меньше чем в двух метрах. Скотт пополз на трёх конечностях по раскисшей земле, разбрызгивая лужи и вздрагивая, когда в его ладонь или колени вонзались расщепленные останки деревьев, унесённых отсюда половодьем, создавшим эту прогалину. Казалось прошла вечность, хотя это не могло занять больше чем несколько минут максимум. Наконец, Скотт нащупал рукой борт аэрокара, открыл дверцу и заполз, содрогаясь всем телом, в сухое убежище.

Ему хотелось свалиться прямо там, на полу.

Вместо этого Скотт закрыл дверцу, прополз дальше и включил питание. О взлёте в шторм, подобный бушевавшему снаружи, в других обстоятельствах нечего было бы даже и думать, но ему — а теперь и Фишеру — крайне была нужна медицинская помощь. А такой шторм обязательно станет выворачивать деревья с корнем и пускать их по течению реки вместе с паводком, обрушившимся вниз по каньону. Вполне возможно, прямо в его запаркованный аэрокар. Скотт щёлкнул тумблерами, включая свет и активируя системы аэрокара. Измождённый, мучащийся собственной болью, он затащил себя и своего спутника в сиденья среднего ряда и зарылся в аптечке, которую всюду брал с собой — и по глупости оставил в аэрокаре.

— Больше я никогда не сделаю такой ошибки, — вслух пробормотал он, доставая бинты и шину.

Скотт закусил губу, зная, что сейчас причинит боль древесному коту, но на лапу того надо было наложить шину. Он мягко прикоснулся к пострадавшей конечности кота. Фишер застонал, как большой ребёнок, но позволил ему выпрямить лапу. Она, слава Богу, не произвела впечатления сломанной, когда Скотт аккуратно ощупал её кончиками пальцев. Он, однако, ощутил воспаление и опухоль, а также ригидность, что предполагало серьезное растяжение связок. Скотт не был ксеноветеринаром, но всё-таки доктор медицины, а повреждение мягких тканей оставалось повреждением мягких тканей произошло ли оно у человека, у птицы, у лошади, или у разумного древесного кота.

— Прости, парнишка, я не хотел так тебя ушибить. Боже, в какое дерьмо я нас впутал. Держись, Фишер, я собираюсь вытащить нас, о’кей?

Скотт достал болеутоляющие из аптечки и сделал своему маленькому другу инъекцию, выбрав одно из лекарств, которые, как он читал, Ричард Харрингтон успешно опробовал на раненом древесном коте его дочери. Фишер тихо мяукнул. В этом звуке смешались страдание и благодарность, поскольку лекарство начало действовать. Скотт попытался улыбнуться:

— Ага. Тебе должно быть немного лучше. Жаль, что я сам не могу использовать это.

Но Скотту надо было вести аэрокар, а болеутоляющие плохо сочетаются с черепно-мозговыми травмами, равно как и с пилотированием в условиях шторма второй категории. Он наложил на вывихнутую среднюю лапу амортизирующую повязку из пластипены, а затем передвинул Фишера и тщательно пристегнул его к привязным ремням кресла второго пилота. Это позволило оставить его в своего рода стабилизирующем подвесе, который должен был смягчить болтанку, которая непременно начнётся, как только аэрокар поднимется в воздух. После этого Скотт принял крайне необходимое ему противорвотное и пристегнулся к креслу пилота. Попытавшись воспользоваться коммуникатором аэрокара, он не услышал ничего, кроме помех.

Его грызла тревога, но прямо сейчас он ничего с этим поделать не мог, а у Джиффорда Бида должен быть записан код его транспондера. Придётся лететь, прижимаясь к земле, чтобы не попасть в зону самого яростного ветра, так что река была для него лучшим шансом. Скотт беззвучно помолился, включил двигатели и поднял машину. Его руки потели на управлении, а голова раскалывалась от беспощадного ритма боли и пронзительного страха, но он вывел аэрокар на открытое пространство над рекой и направил его вниз по течению. Порывы ветра были кошмарны, даже на такой малой высоте, а дождь заливал окна сплошным, тёмным покрывалом; но приборы показывали рельеф местности внизу и впереди, а антигравы автоматически включались каждые несколько секунд, противодействуя внезапным нисходящим потокам, пытавшимся размазать их по руслу реки.

Скотт не смог бы сказать, сколько времени провел, вцепившись в управление. Он сражался с ветром и разворачивал их туда и сюда вслед за извилистой речкой пробивавшей свой путь вниз по горе. Нырял, чтобы избежать ветвей частокольного дерева, перекинувшихся через изменчивое русло, чтобы пустить корни узлового ствола на островках посреди реки. Град как из пулемёта барабанил по крыше машины, а молнии слепили его каждые несколько секунд, сверкая столь близко, что временами удары грома сотрясали корпус машины. Но, наконец, наступил момент, когда Скотт осознал, что худшее осталось позади. Он вырвался к передней кромке шторма и теперь летел горизонтально над долиной.