Ольга Чигиринская - Мятежный дом

Именно Сейта дал континентам Картаго имена богов-хранителей четырех сторон света. При Кимере они назывались просто «первый по величине», «второй» и так далее. Величественный массив Хребта Феникса, разделявший континент Судзаку надвое, прорезанный огромным количеством полостей, послужил местом закладки подземного города-базы. Исследование этих пустот и переходов навело тайсёгуна-поэта на дантовские ассоциации: город получил имя Пещеры Диса. Туда тайсёгун поместил местную администрацию, руководящую терраформированием Картаго, и туда же он перенес из космопорта свою резиденцию.

Он реформировал также систему управления планетой, раздав кланам земельные владения, которые должны были служить базой обеспечения кораблей и флотов. И к тому моменту как убийца оборвал его недолгое правление, социальное устройство Картаго пришло в общих чертах к тому виду, который имело теперь.

За два прошедших столетия, конечно, изменилось многое — но основы общества остались незыблемы. И то, чего опасался тайсёгун Кимера — превращение планетников в реальную политическую силу — могло бы расколоть дом Рива изнутри.

— Так может быть… — осторожно предположил юноша однажды, — Экхарт Бон задумал свое дело… чтобы этого не случлось?

— Вполне допускаю, — сказал господин Бадрис. — Мысли Бона были темны для большинства и при жизни, а сейчас все скрыто могилой.

Дик делился своими соображениями в кубрике — отчасти чтобы занять гемов хоть чем-то — в свободное время их единственным развлечением оставался секс, а в шторм было не до этого — отчасти, чтобы самому лучше разобраться в узнанном. Гемы слушали с интересом: это отвлекало от мук морской болезни; но Дик не особенно обольщался. Он знал, что гемы воспринимают любую новую информацию как развлечение — но мгновенно забывают, если она больше не нужна. Евангелием гемы Пещер очаровывались как волшебной сказкой, и вдобавок у многих была сильная мотивация к обретению, как они верили, бессмертия души. Но к событиям текущей истории они были равнодушны. Каждая новая перепродажа означала новую загрузку псевдопамяти, химерные воспоминания путались с настоящими — гемы не имели собственного прошлого и были равнодушны к чужому.

— Зачем вы все это рассказываете, хито-сама? — спросил однажды старшина кубрика, Умник.

Он действительно был умен — даже без поправки на мерки гем-касты. Дик ждал этого вопроса — и именно от него.

— Вам не будут больше переправлять память, — сказал он. — Вы должны знать о таких вещах, потому что однажды вы станете гражданами этой планеты. Наравне с людьми.

В конце концов, сказал он себе, я дал Торвальду слово не проповедовать Евангелие — но что бы они там со Стейном ни решили, обращаться с гемами как со скотом, я не обещал.

— Хито-сама странный и говорит странные вещи, — покачал головой Умник. — Зачем он живет с нами? Зачем говорит все это?

Дик задумался над ответом. Его отношения с гемами складывались необычно в этот раз. Поначалу гемы принимали его за этолога, который по странной причине решил с ними жить. Но когда Дик объяснил им их ошибку, они просто не знали, что думать о его статусе. То, что он простой матрос, такой же, как они — не укладывалось в их головах, потому что человек не мог быть таким же. Его присутствие смущало их — и вместе с тем он их поддерживал, ободрял, когда они валились с ног от качки, приносил противорвотные пластыри и помогал в цеху. Им была неясна его роль, и что еще важнее — их собственное положение. При перепродаже их запечатлели на верность дому Сейта, но конкретного представителя дома Сейта, на которого они могли бы направить свои чувства, поблизости не было. Имперцы вели себя в целом доброжелательно, но отстраненно. Среди гемов нарастал стресс, природу которого Дик хоть и смутно, но понимал благодаря долгому опыту общения в рабской среде: они не знали, где их место. Когда и чем это обернется — невозможно было сказать.

— Это… вроде как моя работа, — Дик выбрался из койки. — Пойду скажу капитану два слова.

Он нашел Торвальда в рубке — и там же Йонаса Стейна, старпома.

— Что вам нужно, младший матрос Огаи? — официальным тоном спросил Торвальд.

— Вы обещали мне принять решение по поводу гемов, сэр. Будут они с вами или уйдут на Биакко — но мы не можем вести себя с ними по-прежнему.

— Господи, что на этот раз?

— То же, что и с самого начала, сэр. Только вы все тянете с решением. А им плохо.

— Отчего?

— Сэр, они… они не получили от вас даже имен, вы не закрепили рабочие ячейки, а это значит… понимаете, так ведут себя только работорговцы — чтобы гемы не привязывались друг к другу. Они ждут перепродажи. А ее все нет и нет. Ни свободы, ни настоящего дома, сэр… Это… мучительно. Вы обещали принять решение — а сами тянете и тянете.

— Я не думал, что это настолько серьезный вопрос, — Торвальд откинул назад волосы. — Что может произойти? Восстание?

— Я не знаю. Нет. Тэка не могут применять силу. Скорее всего, они просто начнут болеть. А потом умирать.

— Послушай, а ты не мог бы взять это на себя? — Стейну явно хотелось поскорее от Дика отделаться.

— Нет, сэр. Я не буду делать это по-вавилонски, и дал вам честное слово не делать этого по-христиански. Нужно либо заняться этим кому-то другому, либо освободить меня от обещания.

Командиры переглянулись. Дик торопливо добавил:

— Если вы поручите это мне, то в этологической диверсии буду виновен я один.

Торвальд, ссутуленный над экраном, выпрямился.

— Запомните, младший матрос Огаи, я не сваливаю на плечи детей ответственность за решения, которые принимаю.

— Я не ребенок.

— Вы годитесь мне в сыновья. Хорошо, матрос Огаи, во-первых, я освобождаю вас от данного мне слова. Во-вторых… Стейн, дай общее объявление по кораблю — всему рядовому составу собраться в столовой. Матрос Огаи, приведите туда гемов.

Через пять минут весь рабочий состав навеги — тридцать пять гемов и сорок пять человек — собрался в столовой. Гемы хотели забиться под самую дальнюю стену, но Дик почти в приказном порядке рассадил их вдоль центрального прохода.

Еще через минуту Торвальд и Стейн прошагали по этому проходу и развернулись у стойки.

— Не так давно, — сказал капитан, — один человек упрекнул меня в том, что я забыл, как быть христианином. Это было обидно, но справедливо. Это справедливо в отношении всех нас. Мы все забыли, что свобода Божьих детей существует не для нас одних.

Он вынул из-за пояса мини-терминал и поднял его на ладони. На терминале был список матросов-гемов.

— До сих пор эти люди из рабочей команды были для нас номерами. Мы думали, что если мы не бьем их и не спрашиваем с них больше работы чем с себя — то тем самым выполняем христианский долг. Если бы они и в самом деле были животными — то действительно, этот долг можно было бы считать выполненным. Но они люди. Это догмат Церкви.