Энди Смайли - Адептус Астартес: Омнибус. Том II

Как бы Нарину ни было тяжело смотреть на потрясенного и сломленного псайкера, как бы сильно он ни жалел его, ему все же пришлось отказать в просьбе.

Спустя пару часов главу астропатов нашли повесившимся на балке. Слухи о его поступке разлетелись по всему кораблю, вызвав волнения и беспокойство как среди людей, так и среди Адептус Астартес. Все знали, что подвигло его на подобные действия. Все знали, почему глава астропатов решился на подобный шаг. Куда лучше немедленная смерть, чем медленное и ужасающее погружение в безумие варпа.

Поэтому, поминая погибших боевых братьев, Бранд не забывал шептать также молитвы и за простых людей.

После возвращения на Варсавию согласно полной «Ортодоксии» пройдут новые службы и ритуалы почитания памяти мертвых. Затем будет проведена ритуальная кремация, но сейчас прогностикару оставалось лишь вспоминать павших воинов.

— Простите, что тревожим вас, прогностикар Бранд.

Голос принадлежал Волькеру. Он уже стал неотъемлемой частью повседневной жизни на борту «Грозного серебра», так что Бранд даже перестал ему удивляться. Глаза корабля были повсюду. На борту не осталось такого места, где можно было бы уединиться. Волькер постоянно находился рядом, сканируя и слушая.

— Говори, Волькер. — Бранд медленно поднялся, сложив перед статуей символ аквилы.

— На мостике требуется ваше присутствие. Палубный офицер Эдуар Янус попросил известить, что они нуждаются в ваших способностях, прежде чем корабль покинет систему.

— Сообщи Янусу, что я сейчас буду.

— Да, прогностикар Бранд.

— Волькер?

— Да, прогностикар Бранд?

— Я хочу попросить тебя кое о чем. Всего на пару минут. Ты не мог бы… отвернуть сенсоры от часовни? Мне нужно время, чтобы собраться с мыслями, и, со всем уважением, я хочу побыть один.

— Согласно протоколу эпсилон-гамма четыре девять два…

— Отмена протокола. Выслушай меня. Действительно выслушай. Я взываю к человечности, которая еще осталась в тебе. Волькер, оставь меня одного. Пожалуйста.

Возможно, причиной послужила простая просьба, но, как бы то ни было, на краткий миг по залу пронеслась дрожь, а затем возникло ощущение пустоты. Несмотря на то что Бранд так и не получил подтверждения, он понял, что Волькер ушел.

Бранд поминал братьев еще несколько минут. Печаль и гнев смешивались с чувством глубокого сожаления и стыда из-за того, что его псайкерские способности не помогли избежать тяжелых потерь. Но годы обучения научили держать чувства в узде и помогли прогностикару побороть гнев. Последней литанией поклявшись отомстить, Бранд уверенно кивнул и оглянулся.

— Теперь они с предками и навеки останутся в нашей памяти, — произнес он. Бранд говорил тихо, но из-за акустики его голос слышался даже в самых дальних уголках зала. Голос отдавался от стен и эхом разносился в нишах с черепами многочисленных врагов ордена. — И пусть свидетелем нам будет Император и черепа павших, мы продолжим сражаться во имя их. За Варсавию. За Императора.

Бранд задумчиво простоял еще несколько секунд, затем одним плавным движением надвинул капюшон обратно на глаза. Прогностикар направился к выходу из часовни, полы богато украшенного ритуального одеяния потянулись следом за ним по полу. Время для скорби подошло к концу. Настал час двигаться дальше и продолжать то, ради чего их создали.

Бранд прошел всю часовню, плащ взвился у него за спиной, вызвав слабый порыв ветра. Вокруг заклубилась пыль, которая еще некоторое время мерцала в пламени свечей. Их зажгли в память о мертвых, они непрерывно горели на протяжении двухнедельного траура. Но сейчас, стоило Бранду пройти мимо, пламя разгорелось ярче, замигало, а затем погасло.

Vincit qui patitur[3].

Слова девиза роты, яркие и уверенные, серебряными буквами выделялись на чёрном как ночь боевом знамени восьмой роты. «Побеждает тот, кто держится».

Часовня на борту крейсера «Серебряная стрела» была такой же, как многие тысячи подобных часовен на кораблях Космодесанта по всему Империуму. Тихое место для размышлений, молитв и приготовлений, куда рано или поздно находили путь перед выброской все боевые братья восьмой роты. Одни приходили, отдавали должное статуе Бога-Императора и уходили.

Другие задерживались подольше.

В этой колыбели абсолютной веры воин мог испросить ответ о своём месте в мироздании. В этом священном месте воин Империума мог настолько приблизиться к умиротворению, насколько это для него вообще возможно.

Гилеас Ур'тен — человек, редко пребывавший в умиротворении, — стоял, преклонив колена перед алтарём. Тёмные волосы, обрамляя лицо, свисали с благоговейно склонённой головы. Он перечитывал негромко свои личные литании битвы, особо уделяя внимание тем, которые почитали его предшественников. Над ним гордо распростёрлось боевое знамя роты, растянутое так, чтобы все видели имена, филигранно выписанные крохотными буквами. Боевые братья готовы были просиживать здесь часами, чтобы добавить к списку новое имя. Это всегда считалось честью и никогда — повинностью.

На знамени были представлены сотни, даже — тысячи имён: братья по оружию, рядом с которыми ему довелось сражаться за сто двадцать лет службы, и ещё больше тех, кого он никогда не встречал, но чьи подвиги вошли в легенды. Взгляд его задержался на имени капитана Андреаса Кулле, наставника и единственного человека, который сразу поверил, что у мальчишки-дикаря с юга есть все задатки для успеха. Капитана давно принял в свои объятия Император, но имя его продолжало жить, и, пока живо знамя, так будет вечно.

Нести знамя в бою — великая честь. За последние пять лет военных кампаний Гилеасу много раз доверяли эту реликвию. Он держал его с мрачным упорством против, казалось бы, подавляющего превосходства врага, и всегда возвращался со знаменем. Это был доблестный и бесстрашный воин, чьи подвиги на полях сражений создали ему репутацию, которой одни завидовали, а другие смотрели с опасливым недоверием.

Карьера Гилеаса Ур'тена шла лучше и лучше. Первый рекрут из племени с южного континента Варсавии, который достиг звания сержанта, Гилеас был стойким и надёжным. Несколько лет он командовал отделением, и с неохотой было признано, что его воины — одни из лучших во всей роте. У него был сильный характер — и братья шли за ним охотно и безропотно. Даже большинство самых ярых соперников неохотно соглашалось, что звание сержанта он полностью заслужил.

И всё же мнение это разделяли не все. Для кого-то Гилеас по-прежнему остался безрассудным десантником, на которого нельзя целиком положиться из-за вспыльчивости и буйного духа. Дикий южанин, чьи инстинкты слишком часто преобладают над разумом.