Андрей Ерпылев - Город каменных демонов

— Будем считать, что входит, — потерял к нему интерес Гавриил Игоревич. — Что за дела, в конце концов? Где я машины буду ставить?

Автомобили и в самом деле выстроились у постамента длинной очередью, словно намереваясь совершить круг почета. Трем замыкающим кавалькаду джипам даже не нашлось места, и они вынуждены были оставаться в улочке с громким названием «Советская», причем водитель последнего так и не понял причины задержки, судя по его нетерпеливым сигналам.

— Передайте этому лоху, чтобы перестал гудеть, — раздраженно бросил Шалаев, и сразу несколько окружающих его «шкафов» одновременно поднесли к ушам мобильники, появившиеся из ниоткуда. — На нервы действует… А болвана этого железного…

— Бронзового…

— Бронзового? Тем более. Снести к чертовой бабушке и сдать в цветмет. Все какая-то польза будет!

Шестерки угодливо заржали, а Шалаев, уже не глядя по сторонам, тяжело потопал по направлению к своим новым апартаментам.

— Чтобы к вечеру здесь ровное место было! — приостановившись на ступеньках, бросил он через плечо.

Две минуты спустя перед бронзовым Ильичом остались лишь четверо «бычков» и Малюта. Рядовые бойцы озадаченно чесали стриженые затылки, озирая черного от времени истукана с лысиной и плечами, покрытыми ядовито-зеленой коростой голубиного помета, чище всякой кислоты разъедающего медь. За свою недлинную жизнь они научились сворачивать чужие челюсти и крушить ребра, довольно сносно стрелять из множества видов огнестрельного оружия и при случае пускать в ход холодное. Но демонтировать памятник!.. Тем более что где-то глубоко в низколобых башках засела смутная истина, вынесенная из раннего детства: портить памятники нельзя. Намалевать краской обидное слово, выцарапать что-нибудь гвоздем — еще туда-сюда, но чтобы сломать совсем…

— Чего встали? — Малюта тоже явно пребывал не в своей тарелке. — Приступайте!

— Легко сказать… — присвистнул чернявый боец, которого все звали Шкуро, не особенно зацикливаясь на том, кличка это или законная фамилия «из паспорта». — С чего начать-то?.. Его гранатой рвать нужно…

— Сказал тоже, — заржал рыжий Ганс, действительно напоминавший карикатурного немца, как их некогда изображали в старых фильмах «про войну». — Как в бочку п…! Гранатой! Да тут кило пять пластида нужно или вообще гексоген…

— Ага. Или атомную бомбу, — продолжил Малюта в тон «пироману». — Накиньте ему на шею буксирный трос и дерните джипом.

— А потянет?..

— Потянет. Я в киношке старой видел, как фашики в войну памятники сносили. Кстати, тому же Ленину…

— Я тоже! Обмотают тросом, потом танком ка-а-ак дернут!..

— Так то танком…

— Ну и что? Сейчас у джипа мощей поболее, чем у танков тогдашних!

— Точно! Тогда ж не танки были, а жестянки на гусеницах…

Сравнение технических характеристик танков вермахта и чудес современной автомобильной промышленности грозило затянуться надолго, но Малюта пресек дебаты в зародыше:

— Все, абзац! Ты и ты — за тросом, ты гони сюда вон тот «чероки»!

— Это мой…

— Значит, ты.

Нельзя сказать, что работа закипела, но дело определенно сдвинулось с мертвой точки. Минуты не прошло, как на шею обреченному Ильичу накинули лассо из нейлонового троса, а черный «катафалк» стоял под парами, готовый рвануть в улицу Девятнадцатого Партсъезда. Высунувшийся из приоткрытой двери водитель ждал только отмашки Малюты, наблюдавшего, как бойцы разгоняют редких зевак от греха подальше. Начинать с парочки задавленных заморской тачкой аборигенов никому не хотелось.

— Зря вы, ребятки, затеяли это дело… — тронул кто-то за кожаный локоть шефа охраны, и тот удивленно оглянулся.

Позади стоял старичок в сером затрапезном костюмчике и какой-то допотопной матерчатой кепочке розового цвета.

— А тебе-то что до этого, отец? Папе, что ли, твоему памятник?

Пожилой горожанин и впрямь походил на Ильича: такой же коренастый, большелобый. Только прищур у него был совсем не ленинский…

— Беду накличете, молодые люди…

— Дядя милиционер заберет, что ли? — хмыкнул Ганс, только что спрыгнувший с постамента и теперь гадливо оттирающий рукав «косухи», запачканный голубиным пометом, щедро настоянным на меди. — Ай, боимся!..

Среди зевак действительно маячил блюститель порядка, ни во что, правда, не вмешивающийся, делавший вид, что оказался тут совершенно случайно. Вышел погулять в свободное время, например.

— Да нет, — вздохнул горожанин. — Милиционер — это полбеды…

— Да пошел ты в… — взъярился неожиданно для себя Малюта, давая старику точный адрес, куда тому следует двигаться. — Вали отсюда, пока не наломали!

— Мое дело предупредить… А дальше — сами решайте…

Непрошеный советчик пожал плечами и смешался с жиденькой толпой, вытесненной с площади на улицу 40-летия ВЛКСМ.

— Давай!!! — махнул рукой начальник охраны, и джип, взревев многолошадным мотором, рванулся с места.

Первое мгновение ничего не происходило и памятник стоял на своем каменном цоколе несокрушимый, словно скала. Но вот что-то хрустнуло, раздался жалобный протяжный скрип, и бронзовый истукан, переламываясь в коленях в невозможную для человеческой анатомии сторону, начал медленно клониться… Левая нога звонко лопнула, и все было решено…

Статуя с размаху рухнула на брусчатку, выбив целую тучу каменного крошева. Глазевший на все это непотребство Шкуро охнул и зажал ладонью скулу, рассеченную до крови острым осколочком, взвизгнувшим у его лица, словно пуля, но джип-победитель уже торжествующе волок громыхавшую по камням и быстро теряющую человеческий облик скульптуру, на поверку оказавшуюся пустотелой, вдаль по улице. Отломившаяся при падении вместе с частью плеча и лацканом пиджака рука на какой-то миг замерла, указывая в небо, пару раз качнулась, будто грозя кому-то, и с протяжным дребезжанием повалилась набок. На пьедестале осталась лишь одинокая нога, обломанная по колено и похожая на забытый кем-то пустой кирзовый сапог.

Жестяной грохот наконец стих, и над площадью повисла гнетущая тишина. Несмотря на удачный «демонтаж», участникам «шоу» стало отчего-то не по себе. Зеваки же, качая головами, начали потихоньку рассасываться, так и не выразив ни явного осуждения, ни одобрения действиям приезжих. Последним удалился старик в розовой кепке, который зачем-то подошел сперва к отломленной руке, присел возле нее и осторожно потрогал сверкающий на солнце излом металла. Стоявший рядом Ганс потом божился, что странный горожанин что-то шептал при этом, беззвучно шевеля сморщенными бесцветными губами. Словно молился или ругался про себя…