Марина Дяченко - Алена и Аспирин

Они вошли на кухню, когда девочка, подняв острый локоть, осторожно наливала свой чай в блюдечко.

Вискас резко остановился, так что Аспирин едва не налетел на него, как Пятачок на Винни-Пуха.

– Чаепитие? – спросил удивленно.

– Она была голодная, – извиняющимся тоном пробормотал Аспирин.

– Вовсе нет, – тихо сказала девочка. – Просто… мы пьем чай. С Мишуткой.

И погладила медведя, отчего тот едва не упал тяжелой мордой в кипяток.

Вискас поглядел на Аспирина. Тот отвел глаза, будто говоря: ну, идиот, знаю…

– Как тебя зовут? – спросил Вискас девчонку.

Та низко склонилась над блюдцем, так что светлый волосок, выбившийся из-за уха, упал в чай и ужом поплыл по поверхности.

– Как ее зовут? – спросил Вискас Аспирина. Тот пожал плечами. – Что, даже имени не спросил?

– Н-не успел.

Вискас саркастически хмыкнул:

– Мало времени было?

– Да так как-то… – Аспирин взял с блюдца печенье и принялся лихорадочно его поедать.

– Ладно… Допивай, – сказал Вискас девчонке. – Поедем в детприемник.

– Куда?

– Если ты сейчас не скажешь, кто родители и где живешь, я отвезу тебя в приемник-распределитель, и там с тобой поговорят специалисты… педагоги, – Вискас нехорошо усмехнулся.

– Я не здесь живу, – сказала девочка тихо.

– «Сами мы люди не местные», – прогнусавил Вискас. – Значит, отправят домой. Если будут деньги. Давай, дохлебывай…

– Если надо денег на билет, я дам денег, – предложил Аспирин. Вискас покосился на него без уважения:

– Нам того и надо… Присосется и будет клянчить, клянчить, вымогать…

– Не буду, – сказала девочка еще тише. – Мне от него ничего не надо. Пусть только признает, что он мой отец.

Аспирин, жевавший печенье, все-таки поперхнулся и зашелся кашлем.

Вискас сел верхом на стул. Некоторое время смотрел на девчонку, которая прихлебывала чай, как ни в чем ни бывало. Перевел взгляд на Аспирина. Тот не мог говорить – давился печеньем.

– Че сказала-то? – спросил Вискас, буравя девочку глазами.

– Я его дочь, – девочка с достоинством выпрямилась на стуле. – Они с мамой… расстались. Я еще не родилась тогда. Вы его спросите – он помнит Любу из Первомайска, должен помнить…

– Какая Люба? – Аспирин наконец-то обрел дар речи. – Какой Первомайск?

– Люба Кальченко. Вы вместе в Крыму отдыхали.

– Какой Крым? Витя, это кошмар какой-то, она же все врет…

Профессионально-свинцовые глаза Вискаса сделались еще угрюмее.

– Алексей Игоревич, – сказала девочка тонко и жалобно. – Мне от вас ничего не надо. Мы проживем… Мама на инвалидности, работала тяжело, на вредном производстве, и у нее диабет… У бабушки пенсия… мне не надо никаких денег! Я только хотела приехать, посмотреть…

– Витя, она врет, – Аспирин нервно засмеялся. – Это… просто смешно. Просто балаган какой-то.

На широком лице Вискаса явно обозначилось отвращение.

– Эдак кто угодно может прийти и что угодно сказать, – сквозь зубы сообщил он девчонке. – Может, ты вообще моя дочь? Или Папы Римского?

По девочкиному лицу покатились слезы. Она сунула руку в задний карман джинсов и вытащила маленькую черно-белую фотографию; фото шлепнулось на стол, как козырная карта. Вискас и Аспирин одновременно над ней склонились. На когда-то глянцевой, а теперь потертой и поцарапанной карточке обнимались мужчина и женщина. Лицо женщины виделось четко, она была брюнетка лет двадцати, не красавица, но очень веселая. Лицо мужчины получилось смазанным – видно, он поворачивал голову в момент съемки. За спинами влюбленных пенилось барашками море.

– Это он, – сказала девочка и слизнула самую крупную слезу, докатившуюся уже до губ.

– Да тут же невозможно разобрать, кто это! – выкрикнул Аспирин. – И потом… – добавил он тоном ниже, – мало ли кто с кем когда обнимался… Это же не доказательство!

Вискас смотрел на фотографию. Свинцовые глаза не выражали ничего.

– Чего тебе от меня надо? – Аспирин отступил к окну. – Денег… сколько тебе надо, чтобы ты ушла?

– Ни копейки, – сказала девочка твердо.

– Леха, – Вискас поднялся со стула. – Можно тебя на минуточку?

Аспирин пошел за ним в прихожую.

– Какого хрена? – устало поинтересовался Вискас.

– Она врет, – прошептал Аспирин. – Я клянусь тебе. Не было никакой Любы из Первомайска.

– Можно подумать, ты всех их помнишь, – пробормотал Вискас. – Как она оказалась у тебя в квартире?

– Я привел…

– Ах, привел, ну так и уводи, – бросил Вискас через плечо и взялся за дверную ручку. – Сам решай свои семейные проблемы. Привет.

Дверь захлопнулась.

В кухне серебристо прозвонил колокольчик – «ля», как справедливо заметила девочка.

Аспирин поплелся в комнату. Лег на диван и закинул ногу на ногу.

Как с ним могла приключиться эта идиотская история?

Мама всегда говорила: характер – это судьба. Стоит один раз, только один раз проявить слабость, и в образовавшуюся щель потоком врываются несчастья. Аспирин даже нищим старушкам на улице никогда не подавал – навсегда исключил их из своего поля зрения. Аспирин спокойно съедал свой пляжный шашлык на глазах у шатающегося по берегу пацана-попрошайки. Как могло случиться, что он притащил в дом, в свой дом-крепость, куда не ступала нога постороннего, – приволок чужого ребенка?

Наглого. Невоспитанного. Прожорливого. Грязного. Ну ладно, пусть чистого – но это временно…

Аспирин полежал немного и поднялся. Болезнь надо лечить, пока она свежая, как бы неприятно это ни было. Проблему надо решать, не затягивая. И он, Алексей Игоревич Гримальский, вполне способен о себе позаботиться.

Он вошел на кухню. Девочка сидела, баюкала медведя, смотрела в окно. Фотография по-прежнему лежала на столе. Присмотревшись, Аспирин понял, что смазанный молодой человек на снимке не имеет с ним ничего общего – знакомые черты, проступившие на фото под взглядом Вискаса, были наваждением, самовнушением или – кто знает? – уверенный голос этой маленькой ведьмы внушил Аспирину ложное чувство вины…

– Зря ты так переживаешь, – сказала девочка, по-прежнему глядя в окно.

– Пошли, – Аспирин взял ее за локоть. Маленькая тонкая рука, теплая, безволосая, чуть напряглась под его пальцами.

– Я останусь, – она повернула голову, но вставать не спешила. – Есть такой закон. Под чьей крышей проведешь первую ночь – того потом приходится держаться. Мы теперь связаны. И ни тебе, ни мне не порвать эту связь.

– Посмотрим…

Он дернул ее за руку, намереваясь оторвать от стула и отбуксировать в прихожую. И тут же выпустил; по кухне раскатилось глухое утробное рычание. Аспирин разжал пальцы прежде, чем вспомнил, где слышал его раньше.