Иные - Александра Яковлева

А пару дней назад, доедая мороженое, он сделал ей предложение.

— Говорю же, контролируй себя, — вострубила Лидочка, — а то ремней на тебя не напасешься.

Володя поднялся с колена, быстрым бисерным почерком вписал в свой бланк номер Аниной машины — «397ШМ». Сказал:

— Ну что ж, до свидания, — и, кивнув Лидочке, пошел к выходу.

Только теперь Аня поняла, какая тишина стояла в цехе, пока Володя чинил ее машинку. Затаив дыхание, будто боялись вспугнуть, девочки — швеи, закройщицы, гладильщицы — проводили его долгим взглядом. Когда Володя скрылся за дверью, кто-то даже вздохнул. Лидочка от этого вздоха хохотнула, и тогда все дружно рассмеялись.

— Пойдешь в столовую с нами? — спросила Аню. Она спрашивала это каждую смену — из вежливости, конечно.

Аня помотала головой:

— У меня все с собой.

— Индивидуалистка, — хмыкнула Лидочка. — Знаешь главный женский лозунг? Долой кухонное рабство!

Она говорила это вроде без злобы, даже с улыбкой, но нехорошее предчувствие, которое появилось у Ани насчет нее и ее комсомольской совести, только усилилось. Как бы не уволили за недостаточно коллективистский дух.

Как только на фабрике задребезжал медный молоточек звонка, девочки смешливыми стайками прыснули из цеха. Аня же сперва дострочила шов, аккуратно закрыла его, затем отнесла готовое изделие на глажку. Только после этого переоделась из рабочего халата в свое желтое платье. Подхватив сверток с нехитрым обедом — хлеб, огурцы, вареное яйцо, — она прошагала коридором, прохладным и нарядным от небесно-голубых и лимонных стеклоблоков, и потянула тугой рычаг. С утробным гудом ожил механизм, привел в движение тросы и поршни, и вскоре резные, царские еще двери из мореного дуба, инженерной мыслью поставленные на полозья, разошлись в стороны. Аня ступила внутрь застекленной со всех сторон трубы на платформу, и лифт понес ее вниз.

Секунды, которые она проводила в этом лифте, были едва ли не самой главной ценностью тяжелых рабочих смен. Фабрика находилась в самом центре Ленинграда, напротив Казанского собора, и с высоты открывался вид на весь центр города. Вдали серебрилась Нева и горел золотой шпиль Петропавловской; тут же полыхали нарядные, словно сахарные, головы храма, над которыми резал знойное небо биплан; на вычурную шаишечку купола дома Зингера опускался парной жар. Крыши и шпили сменились людной и шумной улицей — Аня выпорхнула из лифта и прибавила шагу.

Сразу после революции с домом Зингера вышла какая-то сложная история, из-за которой он больше не был связан со швейными машинками, но подробностей Аня не знала. Теперь внутри на нескольких этажах обитали издательства, что тоже было неплохо. По утрам мальчишки разбегались от дома Зингера во все концы города, у каждого на плече — пухлая сумка со свежей прессой. В скорости они уступали разве что ребятам на высоких хромированных велосипедах, которые каждое утро с веселым звоном мчались по своим делам.

Аня прошла гранитной набережной канала к проспекту, лавируя среди мужчин в льняных брюках и с портфелями под мышкой, мамочек, толкавших перед собой плетеные высокие коляски, старушек с дворянской осанкой. У дороги остановилась: регулировщик подгонял автомобили — блестящие, крутобокие, с круглыми глазами-фарами и хищным оскалом радиаторов. Аня не любила автомобили: от них жутко воняло. Почти как от заводов — тех, что у верфей. Иногда ветер приносил этот запах в их с Пеккой коммуналку, и они вешали на окно мокрую тряпку, чтобы как-то спастись.

Пекка работал на «чистом» транспорте — трамвай, двадцать первый маршрут. Он останавливался неподалеку от Летнего сада ровно через пятнадцать минут — если, конечно, ее наручные часики не врали. Аня сверила их с уличными: гигантская и резная, похожая на перо минутная стрелка уверяла, что у Ани в запасе целых семнадцать минут.

Регулировщик подал сигнал пешеходам, и Аня уже хотела было идти, когда услышала оклик:

— Анют!

Она обернулась, чувствуя, как мягко ведет колени, как уши под волосами вспыхивают, а в животе будто печет. Ее догонял Володя. Рубашка у него на спине надувалась парусом, из-под кепки выбивался вихор. Аня замерла, глядя на то, как хорошо он бежит. Она не могла сдвинуться с места, завороженная этим зрелищем. Володя немного напоминал ей друга детства — тот тоже отлично бегал, и не просто по мостовой, а на лыжах, по искристому хрусткому снегу.

— Анют. — Володя остановился, чуть не налетев на нее. Аня отступила к стене, чтобы не мешать прохожим, Володя — за ней. Он навис, заслоняя ее от палящего солнца. — Ты куда, в столовую? Провожу?

— Нет, я к брату, сегодня обедаю с ним.

— Так это еще лучше! — Володя подмигнул и, крутнувшись на каблуках, предложил ей свой локоть. Аня медлила, и тогда он сам взял ее под руку. — Давай я с тобой. Заодно познакомимся наконец-то, с Петром-то.

— Володь…

Они перешли дорогу, будто молодая супружеская пара, и никто, казалось, не обращал на них внимания. Проспект, оживленный скоротечным северным летом, бурлил и пенился: толпа текла по бульвару в обе стороны, закручиваясь в воронки у ларьков с прохладительным и у «Союзпечати». За их спинами, повинуясь указке постового, взревели автомобили, зацокали, красуясь, кавалеристские лошади, каурые и в яблоко.

— Ань, ты же знаешь, у меня серьезные намерения. Все, как ты мечтаешь: семья, детишки…

Володя широко шагал, широко улыбался — и мыслил тоже широко. Рассуждая, он помогал себе свободной рукой, так что иногда задевал прохожих. На самом деле Аня так и не успела поделиться с ним мечтами, но не перебивала: Володя был очень красив, когда такое выдумывал. Да и о чем были ее настоящие мечты? О несбыточном, о навсегда потерянном. То, что предлагал Володя, Аня тут же брала, примеряла с охотой. Это было как ситцевое платье: просто, надежно и годно для труда. Слушая его, Аня думала: да, хорошо. Почему бы и нет. Семья, дети — это как у всех. По крайней мере, это нормально. Одобряемо. Никто ни в чем не заподозрит.

— Пусть он тоже знает, — продолжал Володя, когда они почти бежали под головокружительными куполами Спаса на Крови. — Нам нужно расписаться. Жить сначала будем у тебя — ты вроде говорила, у вас квадратов много? Петя как-нибудь потеснится, а у меня, знаешь сама, братишки-сестренки, там бабушка еще старенькая… Но потом обязательно получим свою комнату, очень быстро получим!

Внизу, прямо под их ногами, раскачиваясь в темном гранитном русле канала, блестела вода, и смотреть